Пристроить Коляна (СИ)

Ладони сжимаются крепче, подсаживают даже не заметившую этого Злючку на учительский стол, нагло ведут по бедрам, задирая и опять перекручивая узкую юбку, падают туфли со стуком…

А я уже не здесь.

Меня уже накрыло все тем же душным туманом, что и во время первого нашего поцелуя.

Сейчас и поцелуя не надо.

Только кайф от прикосновений, только ток по венам от прильнувшего ко мне так доверчиво тела, только головокружение от того, насколько сильно мне надо, наконец, получить ее. Полностью. Прямо сейчас.

Это не физический голод, нет.

Это что-то невозможное.

То, чего никогда не было со мной раньше.

И Злючка тому виной.

Она меня не тормозит, она сама проявляет инициативу, глаза ее полузакрыты, а руки постоянно в движении, обнимают, гладят, сжимают, словно она тактильно пытается меня запомнить, поверить, что это все в реальности происходит. Наяву.

И я ей помогаю это осознать. Потому что не отстаю. И тоже без дела не стою. Ноги рывком раздвигаю, знаю, что жестко, но тут уже не до танцев, хватит. Колготки трещат, пальцы в трусиках, добираются до самого нужного мне сейчас места, она дрожит, стонет и пытается ноги сдвинуть. Словно в подкорке записана информация, предупреждение, что нельзя. Что не место и не время. Но я не даю оформиться протесту.

Заглушаю, кусая в шею.

Очень даже определенно. Потому что грань, когда можно было остановиться, мы уже давно пересекли.

Раньше надо было тормозить. До нашего первого поцелуя.

— Послушай, послушай… — торопливо шепчет она, опять пытаясь сдвинуть ноги, и снова переключаю протестные настроения, жестко проведя по промежности и четко попав двумя пальцами внутрь. И это кааайф…

Злючка сразу же замолкает и только ахает сдавленно. И за плечи мои цепляется. Глаза ее становятся еще шире, еще безумней, еще растерянней. Особенно, когда я начинаю двигаться в мягкой влажности.

Смотрю на нее, и, клянусь, это самое охренительное зрелище в мире! Самое правильное! Картина, на которую я готов смотреть постоянно. Очень долго. Всю…

Сотовый вибрирует совершенно не вовремя.

Мы замираем в невозможно горячей предсексовой позе, Злючка с раздвинутыми бесстыдно ногами на столе, мои пальцы внутри нее, мои губы практически на ее губах, глаза в глаза. И смотрим друг на друга, не желая приходить в себя.

Но приходится.

Телефон прекращает вибрировать и начинает истошно орать. Я сам его так настраивал, специально на тот случай, если буду спать после работы, а какому-то смертнику приспичит меня разбудить. Все знают, что, если дольше трех гудков не беру, значит отключайся. А если нет, то звони до последнего и готовься потом отхватить по полной программе.

Сейчас явно кто-то хочет второго.

Я со вздохом сожаления вынимаю совершенно мокрые пальцы из Злючки, облизываю их, кайфуя от сладости и терпкого, такого неповторимого вкуса, усмехаюсь нахально на ее расширившиеся еще больше глаза, когда она видит мой бесстыдный жест и смакование.

И беру телефон.

— Ну?

— Ты где, мать твою? У нас выезд срочный, давай бегом. Адрес я скинул! — орет напарник, Лешка Вяткин, и отключается.

Чееерт…

Не судьба мне сегодня потрахаться.

— Слушай, Вер… — я беру ее за плечи, не сдержавшись, веду носом по нежной шее… Сууука… Как жаль! — Я вечером приеду к тебе, ясно? Сегодня. Вот дела завершу и приеду. Поняла?

— Я думаю… — шепчет она растерянно, проводит пальчиками по щеке, — я думаю…

— Не думай. Поняла? До вечера.

Разворачиваюсь, быстро, чтоб не передумать, выхожу из кабинета, поправляя на ходу портупею под курткой и член в штанах, застегиваю рубашку.

Низ живота болит так, что тошнит. Как бывает после неслучившегося секса.

Черт!

Так не вовремя!

Работа долбанная!

Садясь на байк, подношу к носу пальцы, побывавшие в Злючке.

Чуть ли слюной не захлебываюсь.

Сука!

Ну, Злючка, жди вечера.

Клянусь, ноги потом еще неделю не сведешь.

10. Вечер томный…

— Ну чего, ты дописал?

Витька Федоров, дознаватель, который сегодня с нами работает, молча мотает головой. И опять утыкается в протокол осмотра места происшествия. По сторонам смотреть избегает. Ну, здесь я его понимаю, конечно. Потому что тут место происшествия, похоже, совпадает с местом преступления. И смотреть на это охерительно тошно даже опытным оперативникам. Лешка Вяткин, например, уже успел проблеваться. Ладно, хоть не здесь. Тут и без того биологических следов — дохренища. Экспертам еще копаться и копаться.

Я бы и сам не смотрел, но приходится, сука. Работа такая. Иногда я ее ненавижу.

Я киваю ребятам-криминалистам, чтоб завершали, и выхожу на свежий воздух. Ночной свежий воздух.

Сейчас одиннадцать вечера. И мы только-только все заканчиваем.

Вяткин выходит следом, сует мне сигарету. Хрен знает, какую по счету. Я закуриваю, выдыхаю дым. В животе однозначно урчит, Леха слышит это, качает головой.

— Желудок у тебя железобетонный. Я после этого еще неделю на жрачку смотреть не смогу.

Я жму плечами. Что есть, то есть. Я бы сейчас блинов… Мясо не полезет.

Вытаскиваю телефон. Смотрю местонахождение блудной племяшки. Нормально, дома. Набираю.

— Спишь, мелочь?