Приступить к ликвидации

- Что ты про жизнь-то знаешь? - Кузин встал, по стенам метнулась его сломанная тень. - Люди ее, эту жизнь, на фронте защищают, а ты? Наш, советский пацан, своих сограждан обираешь. Как это понимать, Толик?

- Да я разве... Я что... Боюсь я его... И все пацаны боятся...

Белов положил перед Толиком фотографию убитого. И по тому, как задрожали руки задержанного, как заходило, задергалось лицо, Сергей понял - знает.

- Знаешь? - резко спросил Белов.

- А кто его? Артист?

Белов протянул фотографию Гостева.

- Этот?

- Он... Женька Артист... Это он Витька? Ну, ему не жить...

- Кто такой Витек?

- Кличка у него Царевич. Не московский он. Из Салтыковки. Он от деловых к Артисту приезжал.

- Фамилия Артиста?

- Не знаю.

- Где живет?

- Не знаю. Он ко мне сам приходил. Говорил, где товар взять, деньги забирал.

- Твои дружки его знают?

- Видели.

- Они тоже работают на него?

- Через меня.

- Когда должен прийти Артист?

- Не знаю.

- Выйди, Толик, в коридор.

- Ну вот что, Евгений Иванович, - сказал Белов голосом, не терпящим возражения, - раз я старший, то мое решение такое. На квартире Кочана сажаем засаду. С утра сориентируй всех. Покажи карточку Артиста.

ДАНИЛОВ

Вячеслав Андреевич теребил руками шапку.

- Да вы успокойтесь, чего волнуетесь, - улыбнулся Данилов.

- А вас в МУР вызывали? - внезапно спросил Шумов.

Вопрос был настолько неожиданный, что Иван Александрович на секунду растерялся даже. Потом, представив себе ситуацию, расхохотался. Шумов тоже улыбнулся, но грустновато.

- Нет, - ответил Данилов, - не приходилось мне.

Ему положительно нравился этот худощавый, сдержанный человек. Одет был Шумов в хороший костюм, сорочка на нем была заграничная. Над карманом пиджака были нашиты две полоски за ранения - золотистая и красная.

- Где это вас? - спросил Данилов.

- В декабре сорок первого под Волоколамском.

- Да что вы? Я тоже там воевал.

- Вы?

- Представьте себе. В сводном батальоне НКВД.

- Значит, соседи. Я помвзвода был в Третьей ополченческой бригаде. По ранению уволили вчистую.

- Где работаете?

- В Московском драматическом театре помрежем. Я до войны в театральном институте учился. Ушел добровольцем. Ранило. Вот работаю. Говорят, институт возвращается, опять пойду учиться.

- Послушайте, Шумов, вы этого человека знаете?

Данилов протянул ему фотографию.

- Женька Баранов, - мельком взглянув на нее, ответил Шумов. - Что, за спекуляцию попал?

- Почему вы так считаете?

- А его из нашего театра за это поперли. В сороковом театр ездил в Латвию. После воссоединения. Ну он там и развернулся. Спекулянт. Пустой человек.

- Вы случайно не знаете, где он живет?

- На Краснопролетарской. Дом его одноэтажный, деревянный, как раз напротив типографии. Я у него галстуки покупал, так ездил туда.

- Вы его давно видели последний раз?

- В прошлом году, он ко мне пару разу с очень милой девушкой заходил, просил почему-то называть его Олегом.

- Ну а вы?

- Называл, мне не жалко.

- Он часто бывал у вас?

- Я же сказал, пару раз. Такие, как он, - люди бесцеремонные. Приходят без звонка, валятся как снег на голову. Эта наша мягкотелость, свойственная интеллигенции. Знаешь, что дрянной человечишка, а все равно обидеть боишься.

НИКИТИН

Гостев позвонил в двадцать два сорок три.

- Соломончик, - услышал Никитин в трубке бойкий баритон. - Звонила ли моя прелесть?

Портной из-под очков поглядел на Никитина. И ответил насмешливо:

- Для вас, молодой человек, хорошие новости. Она ждет свидания утром у проходной. Говорила, что достала для вас кое-что.

- Соломончик, вы умница. У меня есть чудная фланелька, я хотел бы пошить летний костюм.

- Е. Б. Ж., - ответил Соломон Ильич.

- Что? Что? - удивился Гостев.

- Е. Б. Ж. Вам как артисту следовало бы читать письма Льва Николаевича Толстого. Он заканчивал их именно этими буквами. Они расшифровываются очень просто: "Если буду жив".

- Я буду жить долго, Соломончик. Долго и счастливо.

Портной еще раз посмотрел на прижавшего наушники Никитина, на тяжелые фигуры оперативников и, вздохнув, сказал:

- Мне бы вашу уверенность. Так что передать милой даме, если она будет звонить еще?

- Скажите, что приду.

Ту-ту-ту, - загудела трубка.

- Вы, папаша, молодец. У вас не только руки, но и голова золотая.

- Что же, эта оценка мне очень важна. Может, вы мне и справку выдадите?

- Какую?

- О правовом самосознании.

- Нет печати, папаша, - улыбнулся Никитин, - а то бы выдал. Вы уж не обессудьте, двое наших у вас посидят. Ладно?

- Это как, ловушка?

- Да нет, папаша, это засада.

- Жаль, что мои внуки выросли и воюют сейчас на энском направлении, было бы что рассказать им.

- А вот этого, дорогой папаша, не надо. Совсем не надо. Говорить о наших делах не рекомендуется.

ДАНИЛОВ

В Салтыковку уехал Самохин, прихватив с собой фотографию убитого. В квартире Кочана засада, на Краснопролетарской тоже. Ждут Артиста и у портного. Пока все.

За зашторенным маскировкой окном медленно уходила ночь. И Данилов физически ощущал ее неслышное движение. Он курил, зло поглядывая на телефон. Черный аппарат молчал.