Присутствие необычайного

Сознание трудно поправимой ошибки пришло к Сутееву тотчас же по приезде Катерины к нему в город. Роберт Юльевич почувствовал себя одураченным… В загсе, принимая преувеличенно шумные поздравления своих приятелей-собутыльников, приглашенных в качестве свидетелей, подмечая их иронический обмен взглядами, он натужно-весело отвечал им, громко смеялся, безотчетно силясь показать, что и сам не слишком серьезно относится к происходящему и что эта его женитьба как бы не настоящая женитьба, а некое очередное приключение с цветами и шампанским. В его слабой душе словно бы кто-то тревожно шептал: «Остановись, наберись храбрости, беги!..» Но бежать он не посмел. Когда наступило время ставить свою подпись под текстом, связывающим его прочно с женщиной, которая оказалась как бы совсем не той, какой она была еще недавно, Роберт Юльевич подавил в себе желание отложить ручку и попросить что-нибудь вроде: «Не надо, подождите… я не решил окончательно».

И это чувство обманутости родилось у него еще на перроне, когда он увидел Катерину, вылезающую из вагона со своими корзинами, обшитыми холстиной, — ну вылитая тетка-колхозница привезла на рынок что-то из «даров природы», одета она была тоже нелепо, не по сезону — в драповое длиннополое пальто, хотя стояла, несмотря на сентябрь, дивная теплынь; в такси, пока они ехали, Катерина была очень оживлена, очень радовалась, выглядывала в оконца, непрерывно восклицала: «Что это?», «А что это?..» и стискивала вялую руку Роберта Юльевича своей потной рукой с твердой, шершавой ладонью.

Первые дни их совместной жизни Сутеев бодрился, выказывал, не без усилия, внимание жене, а подвыпив, становился даже ласковым и проявлял любовное нетерпение. Все ж таки молодость Катерины, безыскусственная стыдливость и неопытность имели свою прелесть, которой, однако, хватило ненадолго. И попытки Роберта Юльевича научить жену любви сообразно своим вкусам не имели успеха, попросту напугали ее. Он опять был обманут — эта амазонка и в постели ни в малой степени не оправдала его ожиданий. Тем не менее она вскоре забеременела, что его также не осчастливило.

Произошла поразительная вещь: все то, что в деревне, в естественной для Катерины обстановке очаровало Роберта Юльевича, здесь, в городе, представлялось ему безвкусным, невыносимо, оскорбительно провинциальным, даже ее прическа. Эта толстая коса, уложенная венцом, — ну кто сейчас так причесывается?!. Ее лучшее платье, сшитое сельскими мастерицами из ядовито-зеленого атласа и с массивной металлической пряжкой на тонком пояске, привело его в ужас. Он собрался было повести жену в Дом актера на какое-то бесплатное концертное мероприятие — это было в первую неделю по ее приезде, и она, нарядившись, явилась показаться ему, полная благодарности и любви. У него на этот раз достало выдержки не высказать вслух своего потрясения. Но вдруг страшно разболелась голова, он тер ожесточенно виски, разохался, и они, конечно, никуда не поехали. Катерина со всей своей энергией принялась тут же ухаживать за мужем — уложила его на диван, принесла подушки, стащила с его ног туфли, намочила в холодной воде полотенце, прикладывала к вискам… А свое роскошное платье упрятала на распялочке в шкаф, до более счастливого случая, она искренне обеспокоилась… Спустя полчаса Роберт Юльевич сидел уже за столом, пил чай с вишневым вареньем, привезенным Катериной, и хотя голова была еще обмотана полотенцем, разглагольствовал о том, что его не щадят на работе, что он сверх меры загружен, что со всеми вопросами идут к нему, что он давно не отдыхал — не на кого оставить театр. Катерина возмущалась бесчувственностью сослуживцев мужа и гордилась им: вот какой он необходимый на своем месте работник! Она долго еще верила каждому его слову.

Как ни трудно, ни бедно, а порой в полунищете, в постоянной нехватке самого необходимого и в полуодиночестве — муж, случалось, и ночевать домой не приходил — сложилась жизнь Катерины в замужестве, она не чувствовала себя несчастной. И не мучилась тем, что связала свою судьбу с Робертом Юльевичем, как уважительно, по имени и отчеству, величала его в присутствии посторонних, а иногда и наедине: его превосходство над окружающими представлялось ей неоспоримым. Слушая сетования сестры Насти, наезжавшей время от времени из родных мест с гостинцами, на ее бабью долю, она отмалчивалась или оправдывала мужа.

— Ты протри глаза на своего красавца, — досадовала Настя, — он половину своей получки пропивает, на другую половину наряжается: костюмчик — чистая шерсть, модельные бареточки. Он из тебя бесплатную домработницу сделал.

— Нельзя ему иначе, работа у него такая, — отвечала Катерина, — по искусству работает. Весь театр на нем…

И она как бы не замечала, что муж никуда ее с собой не берет, не бывает она больше и в его театре… Настя делилась своими невеселыми наблюдениями с Сашей Хлебниковым, и тот, слушая ее, мрачнел — он мог лишь дополнить их тем огорчительным, что стало уже известно ему о семейной участи Катерины.