Присвоенная

Потянувшись сильно, до сладкой боли в застывших за ночь мышцах, я отправилась в ванную, отчаянно зевая, и по пути глянула сквозь ступени вниз. Диван был пуст, как всегда. Мне ни разу не приходилось видеть Кристофа спящим: когда я ложилась, он еще был на ногах, когда же я поднималась, он уже не спал. Может, он вообще не нуждался во сне, подумала я впервые.

Перед самым моим носом дверь распахнулась, и из ванной появился Кристоф с неизменным полотенцем на бедрах. Его темные волосы были влажными после душа.

«Он что, совсем никогда ее не снимает?» — я разглядывала цепочку на его груди, и тут же спохватилась. — «Тьфу, а мне какое дело!».

— Доброе утро, Диана, — улыбнулся он, произнося обыденные слова с ударением, напоминая, что я больше не имею права его игнорировать. Вчера вечером, бросая мне фразу за фразой, Кристоф декламировал их так же театрально в ожидании моего отклика. При этом оставалось четкое ощущение того, что он просто тренировал мои рефлексы. К моменту, когда, наконец, можно было лечь спать, от раздражения я была готова убить его голыми руками.

Терпение, напомнила я себе, сделка есть сделка. Глубоко вдохнув и сосредоточившись, я ответила:

— Доброе утро, Кристоф! — и даже попыталась изобразить подобие улыбки.

— Не могу поверить своим глазам! — его радость могла бы показаться искренней, если бы не насмешливый взгляд. — Диана, это невероятный прогресс!

Я почувствовала, что краснею (только этого не хватало!), и, пробормотав что-то малопонятное мне самой, прошмыгнула мимо него в ванну…

Замешательство было теперь моим основным состоянием. Я не могла понять, как ко всему этому относиться. Насколько невероятной не казалась бы эта ситуация, одно было очевидно: я имела для него значение. Огромное значение.

На этот вывод наталкивали полные подтекста фразы, выловленные мной из разговоров с ним самим, Мойрой, Дженобом, и подслушанные у прислуги. Более того, многие действия Кристофа, ранее совершенно непонятные для меня, теперь, с этим мотивом, обретали смысл.

То, как бдительно он стерег меня (не только ради Мойры, но и для себя), его безумная ревность, когда застал у меня Кайла, маниакальная настойчивость, с которой он искал меня годы, прочесывая страны, и, наконец, как могли выходки, определенно стоившие бы жизни другому, сходить мне с рук…

Но в ответ злая память услужливо подсовывала самые больные воспоминания. Его рука, заставляющая меня смотреть на охотящихся «псов». Смертельная усталость от непосильного труда, недостатка сна и кровопотери, когда он пытался сломать мой дух… После детального анализа событий того времени я пришла к выводу, что именно это он и хотел сделать, я не могла только понять, зачем ему это было нужно. Как могло все это вязаться с любовью?.. И, наконец, Кайл… Моя самая большая рана…

Стоило только подумать о возможности существования у Кристофа чувств ко мне, как меня накрывала с головой волна столь противоречивых эмоций, что казалось — из-под нее выбраться живой невозможно. Сознание разрывалось от таких несовместимых восклицаний как детско-восторженное «Ни фига себе!» и раздраженно-ядовитое «А не пошел бы он!..».

Но главное — было невозможно забыть, кто он…

** ** **

Каждое утро меня будил тот же самый сон — шепот «Диана-а-а…» и легкий поцелуй, влекший за собой все мое тело.

И очень скоро я поняла, что это был не сон…

…Задумавшись, я долго смотрела на утренний сад за окном. Солнечные лучи превращали остатки тумана в легкие занавеси, сквозь которые проступали очертания старых деревьев. Только теперь, спустя пятьдесят, а может, и сто лет после своей закладки, сад выглядел так, как запланировал неизвестный талантливый садовник — необыкновенно красивым уголком дикой природы. Было интересно: а хватило бы мужества у меня, чтобы начать подобное дело, зная, что не смогу увидеть результата из-за быстротечности моей человеческой жизни?..

И вдруг я почувствовала, как кто-то — едва слышно — пропускает сквозь пальцы мои распущенные волосы. Отдельные волосинки, натягиваясь чуть сильнее других, вызывали приятное щекочущее ощущение на коже головы. Забыв про прекрасный сад, я уловила на шее близкое дыхание. Очень знакомое дыхание. И рефлекторно повернула голову в сторону, откуда оно доносилось.

Но там никого не было. Я могла бы остаться в заблуждении, что мне все просто почудилось, если бы тут же слегка не качнулась шелковая паутинка ткани на окне рядом со мной. Безусловно, мое движение могло качнуть ее, но почему-то я сомневалась в этом…

С того момента я стала прислушиваться к своим ощущениям с удвоенным вниманием. И чем больше я прислушивалась, тем явственней становилось невозможное …

Чем бы я не занималась, весь день ко мне прикасались невидимые пальцы: гладили лицо, еле слышно держали за руку, скользили по шее, по ногам. Чужое близкое дыхание холодило кожу щеки, плеча, стекало по спине. «Диана-а-а…», — шептал чей-то голос рядом на границе слышимости. А порой я ловила на губах едва ощутимый поцелуй, знакомый мне по утренним снам. И как бы быстро я не оборачивалась, поймать на горячем делавшего это не удавалось…