Притчи

— Нет, его заслужил я, — король вздохнул так тяжко, что, казалось, померк свет в высоких окнах дворца. — Я надеялся обмануть судьбу и умереть бездетным. Мы с королевой любили друг друга всю жизнь, и всю жизнь боялись. Тебе ведомо, что мы ни разу не соединялись на ложе, хотя любили друг друга. Да, я жил со многими женщинами, и она изменяла мне с фаворитами: мы дали друг другу свободу, в которой не нуждались. И много, много раз тянулись друг к другу — но каждый раз наш страх оказывался сильнее. И только когда старость подточила тело моей возлюбленной и почти убила мою мужскую силу, мы позволили себе одну ночь — такую, о какой нам мечталось всю жизнь. Проклятие, всего одну ночь!

— «Авраам же и Сарра были стары и в летах преклонных, и обыкновенное у женщин у Сарры прекратилось», — процитировал лекарь Святое Писание.

— То чудо совершил Бог. Кто совершил это чудо? — резко сказал король.

— Вы знаете, Ваше Величество, — прошептал лекарь.

— Значит, — король повысил голос, — ты не сможешь прервать беременность?

— Нет, — голос лекаря задрожал. — Попытка вытравить плод на таком сроке убьёт королеву. Роды в таком возрасте убили бы любую другую женщину, но тут мы можем рассчитывать на… — он не договорил.

— На то, что вы называете королевским счастьем. За тысячу лет ни одна королева не умерла родами, — король сказал это с горечью.

— И это тоже входило в договор? — лекарь осмелился на кощунственный вопрос. — Как и мир, и благополучие королевства?

Король молча наклонил седую голову.

— Может быть, — сказал лекарь без надежды в голосе, — это ещё не конец. Может быть, всё же будет мальчик.

— Нет, — король махнул рукой. — Надеяться не стоит. Родится девочка. Что можно сделать… ещё?

— Уже ничего, Ваше Величество. Вы же знаете — в вашем роду первенцы всегда остаются в живых. Все попытки убить королевского отпрыска кончались смертью покусившегося. Королевское счастье. Я могу пожертвовать собой, если вы прикажете, Ваше Величество. Но это ничего не изменит.

— Значит, — сказал король, — выхода нет. Они придут за ней.

II

В последний раз взревели золотые трубы, и танцующие придворные замерли в галантных позах.

Старый слуга с подносом, полным винных бокалов, сделал неловкое движение, и один из них опасно накренился — но юный паж в алом камзольчике успел его удержать. Вино плеснуло на рукав, золотые капли засверкали на кружевной манжете.

Какой-то неловкий — или, наоборот, чересчур рисковый — кавалер уронил к ногам своей дамы розу, и она засияла на вощёном паркете, в котором отражалось пламя бесчисленных свечей.

В наступившей тишине два пажа вынесли из-за двустворчатых дверей колыбель, занавешенную розовыми шелками. Тончайшие покровы не скрывали белоснежной постельки, одеяльца, и крохотной детской ручонки поверх него.

Зал затаил дыхание.

— Сейчас, — прошептал король. — Сейчас они появятся. Держись, любимая.

— Да, — прошептала королева. Её отёчное лицо было густо нарумянено, огромные синяки под глазами замазаны пудрой, жидкие волосы скрывал огромный парик — и всё равно она выглядела измученной и несчастной. — Они уже здесь, я чувствую их.

— Феи! Феи! — крикнул кто-то у дверей. Пёстрая толпа колыхнулась навстречу.

— Феи! Они несут счастье! — подхватил другой голос. — Какая честь для королевского дома!

— Пророчество исполнилось! — закричал третий.

Остальное потонуло в поднявшемся шуме толпы.

Первой вплыла старшая фея, в развевающихся белых одеждах. Лицо её было скрыто под вуалью. Входя, она властно подняла руку, и тут же все взоры обратились к этой руке — милостивой, благословляющей, сулящей блаженство верным.

Вторая не вплыла, а влетела — лёгкая, как поцелуй. Прекрасное лицо её было открыто, очи танцевали, как ангелы в небе, улыбка дразнила, влекла и обещала. Будто весенний ветер пронёсся по залу — и стало легче дышать.

Младшая появилась ниоткуда, как и то чувство, которым она повелевала. Была она в чём-то огненном, переливающемся, золотые волосы её плыли в воздухе, как облако. Взгляд её был гордым и в то же время смиренным, каждый шаг её был стремителен, как молния, и долог, как песня влюблённого. В тот миг дрогнули все сердца и затуманились все взоры.

Три феи предстали пред королевской четою.

— Смертные приветствуют вас, дочери Ананке, — сказал король. — Я знаю, зачем вы пришли. Окажите мне последнюю честь и примите своё подлинное обличье.

— Ты его увидишь, — сказала старшая, — ты и твоя жена. Ваш черёд пришёл.

Три огромные чёрные тени взметнулись над колыбелью.

Старшая была безглаза: сморщенное, сожжённое временем лицо её уродовали бельма. В чертах её читалось безмерное презрение ко всему, презрение и омерзение — как будто ничто в мире не стоило её взгляда.

У второй были глаза — но мёртвые, пустые и неподвижные, как лик её, будто высеченный из тяжёлого камня. На нём навеки застыло безграничное отчаяние — то, что по ту сторону боли и горя.