Притчи

Едва мать вывела девочку из кабака — и поскольку всякое ухо любит выслушать историю, то все моловшие в кабаке языки замолчали, — вся компания повернулась к мистеру Коккерелу в надежде на то, что от его рассказа повеет душком хорошо замолчанного скандала, чувствительным для их ноздрей.

Мистер Коккерел не спешил начинать, желая, естественно, выпить сначала, как делает всякий, кто решается поведать о тревожащей его тайне. Он выпил за здоровье мистера Черри.

— В древние времена, — произнес мистер Коккерел, тяжкими трудами скопивший денег на покупку небольшого кабачка, — мои предки были помещиками.

— А ты уверен? — вопросил мистер Черри.

— Есть доказательство, — ответил мистер Коккерел, — потому как в сундучке под кроватью, что стоял там с дедушкиных времен, хранились эти две вещи, и другой раз их вытаскивали на Божий свет, чтобы мы, дети, поглазели. Обычно по воскресеньям отец наш («Но не Тот, что на небесех», — пробормотал Джон Батт, который был уже под хмельком) вытаскивал вещи наружу-то, — продолжал Коккерел, не обращая внимания на Джона, — и говорил нам, чтобы мы, значит, поглядели на плевательницу, потому как однажды она вернет нам силу. Но нам и заботы не было — даже тем, кто ковылял, опираясь на две палки, кому было девяносто лет от роду, — о тех временах, когда мы были помещиками, хоть плевательница и доска не лгут, потому как я теперь помещик и есть.

— Только с завтрашнего дня, — заметил мистер Черри.

Теперь пили в честь мистера Черри, ибо пришел сквайр Бадден, богатейший фермер в округе и владелец необозримых полей, который выпил сначала за мистера Черри, потом за мистера Коккерела, заплатил за всех и, отведя старую Табиту в уголок, спросил ее громким шепотом, что за семья эти Коккерелы и есть ли в семействе дочь.

— Рози есть, — ответила Табита, — и плевательница.

— Эту использовать не годится, — отверг Коккерел, услышав последнее слово, — на эту только смотреть положено.

— Сквайру все годится, что другим не положено, — прошептала Табита возчику Хаммуну, который разразился смехом.

Шум в кабачке усиливался, кружки чокались, и здравицы в честь уходящего хозяина сотрясали стропила и, наконец, согнали вниз большую черную паучиху, которая вообразила, что к ней взывает последняя труба. Все напились в лежку, так что сквайр уплатил за всех.

Веселье разгоралось, ибо скоро пьяным ногам предстояло месить холодную жижу дороги. Старая Табита взобралась на стол среди кружек и, стянув с себя платье, дала последнее представление вечера — ведьмин танец…

На следующее утро, в девять часов, новый хозяин, мистер Коккерел, вступил во владение «Гербом Норбери».

Несмотря на то, что в семье хранились плевательница и грифельная доска, которые предрекали более славную судьбу, чем доля какого-нибудь батрака, у мистера Коккерела никогда не было возможности получить хорошее образование. Он не мог ни писать, ни читать.

Месяц-другой пролетает быстро, когда занимаешься чем-то новым и значительным, и через некоторое время по ходу ведения дел в «Гербе Норбери» возникла нужда списания долгов определенным клиентам.

А почему бы этим не заняться маленькой Рози? Ее пятнадцатый день рождения уже прошел; это юное создание, привлекательное, статное и благопристойное, с хорошими мозгами и трудолюбивыми устремлениями, с легкостью, одним кивком хорошенькой головки, могло бы списать долг, устроив книгу посреди кружек на столе.

Но следует помнить и о грифельной доске, что вместе с плевательницей привела Коккерелов в кабачок: мистер Коккерел не позволил бы девушке заниматься таким делом. Он должен был оставить эту честь для себя.

И он разметил доску самым причудливым образом, разрисовав ее значками, штрихами и картинками — странный кружок с дырой внутри обозначал мистера Батта, — чтобы стало понятно, кто должник, сколько было выпито и когда.

Размеченную таким странным образом доску Коккерел повесил на гвоздь возле трубы и часто становился перед ней и изучал свои пометки, словно в них заключалась величайшая мудрость — хотя это могло означать всего лишь, что Джон выпил за крысиное здоровье девять кружек.

Постояв у доски и добавив там и сям для нового счета пару значков, что в целом напоминало то ли созвездие, то ли связку овечьих хвостов, мистер Коккерел оборачивался и бросал гордый взгляд на плевательницу.

Плевательница и вправду была изготовлена со вкусом. У нее было три изящных ножки, края обрамляли, также отлитые из металла, сияющего как тусклое, но все же ценное золото, изображения гибких танцовщиц, застывших в пляске, а внутри всегда были сухие опилки.

Не только полноправный владелец плевательницы ею восхищался, но и все клиенты. Возчик Хаммун, фермер Тикторн и Джон Батт — все они подметили ее красоту и никогда не отваживались осквернять ее тем вульгарным образом, для которого она предназначалась.

Как всегда, заходя в кабачок, эти люди обращали внимание на дочку хозяина, однако с тем же благоговением, что и на плевательницу.