Притчи приемного покоя

Выводы были сделаны правильные, поскольку следующей ночью муж вдруг вспомнил о исполнении супружеского долга. Обычно Яна Денисовна горячо приветствовала подобные инициативы, откликаясь на них душой и телом, но на сей раз она устало отпихнула рыскающую по ее телу руку и томно простонала:

– Давай спать, я так устала сегодня…

Муж громко заскрипел зубами – проняло. Выждав пару дней, Яна Денисовна позволила мужу подслушать приватный разговор, который она вела по мобиле из ванной.

– Да… Нормально… Да, как обычно – в три… Нет… Да… И я тебя очень-очень…

Надо отдать мужу должное – удар он держал мастерски, ничем себя не выдал и даже не поинтересовался планами на завтрашний день. Кремень!

Вечером следующего дня от Яны Денисовны снова пахло сандалом (вот же угораздило выбрать такой мерзкий запах, да теперь уже поздно менять) и вела она себя с грациозным довольством сытой кошки. Настолько сытой, что притязания мужа снова были отвергнуты.

– Давай спать, я так устала…

Утром муж держался напряженно, смотрел настороженно и вообще был, что называется, «не в своей тарелке». «Яблочко созрело, – с удовлетворением отметила Яна Денисовна, – можно рвать». Ровно в четырнадцать часов (а дело было в среду) она позвонила с «левого» номера мужу, зажав нос прищепкой и обернув телефон носовым платком – при таких предосторожностях голосу полагалось быть неузнаваемым.

– Александр Дмитриевич? Вы меня не знаете, но я хорошо знаю вас и вашу жену. У Яны есть любовник… Да – любовник. Он прораб, занимается ремонтом старых зданий в центре. Это очень удобно – они встречаются на рабочем месте, днем. Завтра встреча состоится в полдень, в доме номер пятьдесят один на Покровке. Третий этаж, налево, первая дверь… Только будьте осторожны, не спугните голубков…

Зная Шурика, как облупленного, со всеми его собственническими замашками, Яна Денисовна была уверена в том, что он ворвется в первую дверь налево, словно грозный ангел мщения, разве что огненным мечом при этом размахивать не станет. Ворвется – и свалится вниз, поскольку в левом крыле все перекрытия разобраны. Нетрудно найти нужный дом в центре Москвы, если знать, как искать.

– Вроде бы – адвокат, приличный человек, а мозги задурманил так, что вместо своего офиса забрел в дом, который перестраивали, и свалился там с третьего этажа в подвал, – рассказывала мужу санитарка приемного отделения Анна Васильевна. – Все кости переломал, дышал на ладан. Наш Михаил Борисович его принимать не стал, такого красивого, в реанимацию отправил, и правильно сделал, потому что он к утру помер… Какая нелепая смерть, не дай Бог никому!

– Зато быстрая, – возразил муж, отставной прапорщик внутренней службы. – Лучше так, чем несколько месяцев заживо гнить. И вообще, все, что не делается, делается к лучшему.

С Татьяной Яна Денисовна дружиться передумала, решила, что хватит с нее и Верки, которая сильно убивалась по трагически погибшему папаше, будучи не в курсе всех сопутствующих обстоятельств.

* * *

Мораль сей притчи такова: верность прекрасна, измена дурна, об этом еще Шахерезада в своих сказках говорила.

Как-то так.

Притча десятая. Проклятие Земфиры

«Ты замрешь навеки в них, —

В темных силах чар моих.

И проклятья вещий глас

Уж изрек в полночный час

Над тобой свой приговор:

В ветре будешь ты с тех пор

Слышать только скорбный стон»

Джордж Гордон Байрон, «Манфред»[13]

Прапрабабушка Татьяна Корнеевна приехала в Москву в далеком 1923 году из какой-то глухой сибирской деревушки, название которой в семейном предании не сохранилось за ненадобностью, поскольку все важные события происходили в столице. Молодую сознательную комсомолку направили учиться на рабфак Московского университета, где прапрадедушка Георгий Александрович преподавал математику. Очень скоро у них «закочегарился роман», как выражалась мама. Георгий был на семнадцать лет старше Татьяны и имел жену, гражданскую, поскольку в церквях тогда уже не венчались, а в загсах пока еще не регистрировались. Впрочем, это неважно. Важно то, что жена Георгия, которую звали Земфирой (совсем, как у Пушкина!) была цыганкой и очень сильно любила своего мужа. Настолько сильно, что весь свой гнев направила не против неверного изменщика, а против разлучницы, разбившей семейный очаг. Подкараулив влюбленных после занятий, Земфира сначала обложила Татьяну семиэтажным матом, а затем плюнула ей под ноги и сказала:

– Ты меня в тридцать пять лет убила, счастье мое отняла, свет в глазах моих погасила, так будь же ты проклята вместе со всем потомством твоим – никто из вас дольше тридцати пяти лет жить не будет!

И добавила еще что-то непонятное на цыганском.