Однако именно Кирьян, несмотря на молодые его годы, был все ж таки по коням да лошадям на деревне у нас первым и главным. Так уж получилось. Просто еще с малолетства Кирьян отличался от сверстников неслыханной, небывалой по нынешним меркам добротой. Нет, не то чтобы все у нас в деревне злые, а Кирьян один добрый, нет, конечно. Народ здесь самый, надо сказать, обыкновенный, ничем не выдающийся, а потому не выдающийся ни злобой особой, ни особенной какой добротой. Разумеется, случись чего с кем не очень хорошее, так непременно всем миром сразу же придут на подмогу. Но и осерчать могут так, что если кто виноват да попал в придачу под горячую руку, то уж тут такому не поздоровится. То есть народ у нас в деревне мало чем отличается от народа, что живет в деревне по соседству, или же от народа, живущего деревне в семи верстах от нас. Люди как люди. И только Кирьян отличался всегда да и нынче отличается от прочих. Чем же? Да вот как раз тем в первую очередь, что ни в детстве своем, ни сейчас ни на кого никогда не сердился. Бывало, с такими же малышами играет Кирьян, возится в песке, а тут кто-нибудь из детей возьми да и обидь Кирьяна. Как? Да, к примеру, песком в него бросится или же отберет игрушку. И что же Кирьян наш? Да ничего. Только улыбнется.
А улыбка с малолетства у Кирьяна такая была, что обидчику хуже оплеухи или слова грубого, потому как от улыбки Кирьяна даже самому сердитому, самому гневливому и самому злому делалось очень стыдно. Поэтому, верно, очень скоро на деревне у нас Кирьяна обижать перестали. Ну, скажите на милость, кому захочется наносить обиду человеку, если потом этот человек улыбнется так, что обидчику станет стыдно? Конечно же никому не захочется. Так зато если нашего Кирьяна не обижать, если относиться к нему по-доброму то и Кирьян ответит добротой – и на помощь придет, если надо будет, и теплым словом завсегда утешит, и просто даже посмотрит добрыми глазами своими, в которых будто все небо наше отразилось, а и это уже иногда так приятно. Верно, в силу своей доброты небывалой Кирьян наш как немного подрос, так стал захаживать чуть ли не каждый день на деревенскую конюшню.
Народ на конюшне подобрался в то время незлой – не гнали они мальчика Кирьяна, а даже и наоборот: рассказывали все про лошадей да показывали к мальчишеской радости. Так вот с юных лет полюбил Кирьян лошадей, а те отвечали ему, надо прямо сказать, взаимностью. Как только Кирьян входил в конюшню, так обитатели ее так резво и радостно ржали, что даже старые конюхи тому немало дивились – дескать, парень еще молод, а уже может найти общий язык с таким своенравным животным, как лошадь. И то правда, лошади во всем слушались Кирьяна. А все потому, что Кирьян был очень добрым. Лошадь она ведь из всех животных, что человеку послушны, к доброте и к злобе людской самая чувствительная. Если кто в гневе пришел или просто сердит даже, то к лошади такому человеку лучше не подходить вовсе, ибо лошадь такого вот человека может не только к себе не подпустить фырканьем и брыканьем, но может даже и лягнуть ненароком такого вот человека. То есть подходить к лошади надо только в добром расположении духа. Стало быть, такому человеку, как Кирьян, к лошади подходить можно всегда, ведь Кирьян никогда не сердится и уж тем более не гневается. Шли годы, Кирьян взрослел. И как-то так само собой получилось, что из желанного гостя на конюшне Кирьян превратился в работника. Лошади в Кирьяне просто души не чаяли, а все оттого, что Кирьян сам относился к ним с должной теплотой и небывалой любовью. Другие работники тоже очень любили, почитали и уважали Кирьяна, потому-то когда наш старый конюх Тимофей решил, что пора ему на отдых, то сразу же все работники в один голос сказали:
– Кирьяна хотим видеть самым главным конюхом на нашей конюшне.