Притяжение Балтии

Но русские были не просто завоевателями, они были «ещё хуже» — «колонизаторами», «колонистами», наплыв которых постепенно менял национальный состав населения Балтии и национально-культурный облик балтийских стран. Эстонцы, латыши и, в меньшей степени, литовцы с ужасом наблюдали, как из года в год растут число и удельный вес мигрантов. Наиболее угрожающим было положение в Латвии, где к 1989 г. удельный вес латышей в населении снизился до критической цифры — 52 %. Очень легко было предположить, что лет через 30—50 народы Балтии превратятся в меньшинства в своих странах. Русские мигранты, таким образом, были не только живым напоминанием об утраченной независимости, о том, что народы Балтии больше не хозяева в своём доме, но и носителями совершенно реальной смертельной опасности, нависшей над национальным существованием балтийских народов, во всяком случае латышей и эстонцев.

Естественно, что мигранты вызывали ненависть, сочетавшуюся с презрением и ощущением собственного превосходства. В условиях СССР эту ненависть приходилось подавлять, но от этого она не только не исчезала, но становилась ещё ожесточённей. В Эстонии почти открыто распевали песню, в переводе звучащую приблизительно так: «Убирайтесь, убирайтесь из нашей страны те, кто ест эстонский хлеб, но не говорит по-эстонски» [Misiūnas, Taagepera 1993, p. 715].

А. Ливен пишет: «Я видел эстонцев, обычно таких спокойных, которые буквально тряслись от ненависти, когда говорили о "азиатских, монгольских варварах", которые поселились среди них, и об их грязных привычках»⁸. Эта ненависть и презрение воспринимались буквально с молоком матери. А. Ливен сам слышал, как матери ругали и стыдили своих детей: «Ты кушаешь, как русский» и «Ты ведешь себя, как русский» [Lieven 1993, р. 185—186]. Эстонский эмигрант американский исследователь Т. Пармит пишет: «...эти мигранты стали символизировать московское правление в Эстонии. ...Русские стали мишенью бесчисленных этнических шуток. Практически всё плохое в Советской Эстонии определяется местными уроженцами как vene vark, или "русское дело"» [Panning 1978, р. 56]. В Латвии и Литве отношение было приблизительно таким же, может быть, в Литве, где русских было меньше и угроза от них так не ощущалась, чуть получше.

Как только исчез или даже ослаб страх и появилась надежда на свободу и национальное спасение, ненависть и презрение стали выплескиваться наружу в балтийской публицистике и в разных, иногда совершенно гротескных, высказываниях балтийских политиков. Крупный и вполне «респектабельный» политик Эстонии, один из создателей НФЭ Тийт Маде мог сказать в 1988 г.: «Редко можно встретить приятного, дружелюбного и добродушного русского. Их почти нет... Агрессивность, необходимость показать силу и выдавание чужих успехов за свои... Даже в любви проявляются агрессивность, насилие. После изнасилования женщины приходят любовь и наслаждение... Русские должны почувствовать, что империя распадается. Надо, чтобы они испытали потрясение и поняли, что не являются центром земли» [Советская Эстония 1989, с. 3]. В публицистике балтийских народов в этот период общим местом были обвинения русских «мигрантов», в образе которых причудливо сочетались два плохо вяжущихся друг с другом, но одинаково неприятных аспекта («люмпены» и господа-колонизаторы), в общей некультурности, пренебрежении культурами и традициями балтийских народов, нежелании учить балтийские языки и т. д. И, как это часто бывает, эмоционально окрашенные стереотипы массового сознания легко проникали в научную литературу. Например, Р. Мисиюнас и Р. Таагепера пишут, что «...мигранты представляли собой чуждый класс колониальных господ, не способных и не желающих интегрироваться в национальные балтийские языки и культуру» [Misiūnas, Taagepera 1993, p. 129].

Ненависть балтийских народов к русским абсолютно естественна и осуждать её так же бессмысленно, как осуждать ненависть к немцам, которую испытывали русские после войны. Но, как любая ненависть, вообще, как любое сильное чувство, она искажает восприятие, не даёт увидеть других, не соответствующих этой ненависти, черт ненавистного объекта. Как мы постараемся показать, реальность была неизмеримо сложнее, и отношение русских к балтийским народам отнюдь не укладывается в упрощённую картину, существовавшую в балтийском массовом сознании и в балтийской перестроечной публицистике.