Притяжение, будь рядом, когда я умру

Сознание то покидало Иву, то возвращалось к ней. Одно из таких его возвращений оказалось наполнено ярким светом. Свет ослеплял и давал надежду. Ива совсем не была уверена в том, что он реален, но ей безумно хотелось верить, и её материнские руки потянулись к нему, чтобы вручить самую большую свою ценность.

Ива на мгновение замерла и ужаснулась тому, что у неё галлюцинации – навстречу ей тянулись другие руки, и она как будто не просто слышала крики и среди них вполне отчётливо своё имя – его без остановки повторял знакомый ей голос. Именно голос заставил её поверить: она собрала остатки сил, вывернулась в нечеловеческую позу, вложила ребёнка в протянутую ладонь и от боли, прострелившей придавленную ногу, снова потеряла сознание.

Самая последняя её мысль была о том, что красная нить на руке – это хорошо, это защита от всего плохого – так в детстве учила её бабушка.

RHODES – Sunlight

Zucchero - Wonderful Life (Live Acoustic) - Arena di Verona

Тусклый свет, проникающий в помещение сквозь большое окно, явственно говорил о зиме. Ива пригляделась и рассмотрела крупные снежинки, изредка пролетающие за окном – они были похожи на ленивых зимних мотыльков. Ей вдруг остро захотелось лета, а ещё она скорее почувствовала, чем вспомнила, что ей нужно сделать что-то очень серьёзное, что-то настолько важное, что не помнить об этом никак нельзя… она повернула голову и увидела сидящего человека.

Мэтт спал в кресле, неловко запрокинув голову.

Он был в джинсах и кроссовках, но почему-то совершенно голый по пояс. Точнее, вокруг его обнаженного торса была повязана простыня, и он обнимал эту простыню обеими руками.

Ива закрыла глаза.

Немного отдохнув, она открыла их снова и поняла, что на груди Мэтта лежит что-то очень крохотное и что-то очень ценное. Она поняла это потому, что его ладони были сильно изранены – некоторые ссадины и порезы выглядели так скверно, что их замазали чем-то бурым, чего Ива никогда раньше не встречала, некоторые стянули пластырем, а его права ладонь и пальцы на ней и вовсе были перевязаны. Однако же обе эти измученные ладони крепко прижимали к груди Мэтта то, что было спрятано под простынёй.

Внезапно Ива ощутила волну щемящей боли в груди, такую, какая случается у человека, которому ничего не говорили, но он почему-то обо всём знает.

Ива крепко зажмурилась, силясь собраться с духом, чтобы встретиться со своей жизнью заново.

Когда это случилось, Мэтт сидел в той же позе, что и раньше. Ничего не изменилось кроме одного: теперь он смотрел ей в глаза. А она ему.

За окном всё гуще сыпал снег, тускнел и делался тоскливее свет, где-то совсем далеко подвывал ветер в прямых ветвях голых тополей, жалуясь на февральскую стужу.

Однако в большом и неприветливом мире уже родился маленький: тёплый и уютный ковчег для троих.

Мэтт осторожно высвободил ребёнка из простыни и положил Иве под бок, она обняла кроху обеими руками.

– Покорми, – попросил он шёпотом.

Ива растерялась. Потом собралась с мыслями и только успела подумать о физической боли и о том, что ей нужно уединение, как пальцы Мэтта высвободили её грудь из сорочки и придвинули личико ребёнка поближе. Кроха принялась водить разинутым ротиком, как маленький птенец, пока, наконец, не нашла сосок. Она то ловила его, то вновь теряла, пока, наконец, не присосалась, как следует, причмокивая и прищёлкивая язычком.

– Вот так… – удовлетворённо, с облегчением проговорил Мэтт.

Ива никогда ещё не слышала у него такого голоса. Точнее, никогда в нём не было такой радости. Словно зачарованная, она протянула свободную руку и прижала ладонь к его щеке. Та была покрыта длинной, а оттого уже совсем не колючей щетиной.

Мэтт замер, затем поднял на Иву глаза, и они снова, уже во второй раз за этот короткий вечер, очутились в маленьком ковчеге для троих. Не отводя взгляда, он поцеловал её ладонь.

– У меня, наверное, нет молока, – забеспокоилась Ива.

– Оно будет, – пообещал Мэтт.

Ива кивнула. Почему-то теперь она ему верила.

– Пока хватит и молозива, – облизнув потрескавшиеся губы, заверил её Мэтт. – Главное, почаще прикладывай её к груди – ты сейчас ей очень нужна. Согревай её собой, своим теплом…

– Её?

– Девочка, – кивнул Мэтт.

Ива улыбнулась.

– Господи… у неё же… рыжие волосы! – воскликнула она.

– Да, – с довольной ухмылкой снова кивнул Мэтт.

– Но… как?

– Как? Я же Росси. Росси означает «рыжий», ты не знала?

– Но, ты ведь не…

Она запнулась, а Мэтт в ответ на это только шире улыбнулся.

– Не рыжий? Ещё какой. Смотри…

Он высоко задрал подбородок и ткнул пальцем в пятно рыжих волос то ли на нём, то ли уже на его шее. Теперь, когда его щетина так сильно отросла, клок рыжих волос в его тёмной бороде виднелся очень хорошо.

– Невероятно… – только и могла пробормотать Ива.

– Да, неудобно получилось… – со смешком согласился Мэтт. – Но у меня в роду все девочки рождаются только красавицами!