Притворяясь нормальной. История девушки, живущей с шизофренией

Ключевой концепцией в дискуссии о шизофрении, психотических расстройствах и лечении является вопрос о том, насколько далеко заходит одержимость. Или, в психиатрической терминологии, об уровне «инсайта»[17], на который способен конкретный индивидуум. Обладать низким уровнем инсайта – значит не осознавать собственное состояние. Основным аргументом в пользу принудительного лечения является утверждение, что нездоровые индивидуумы просто не понимают, что больны, и поэтому не способны самостоятельно решать, следует ли, к примеру, принимать рекомендованное лекарство. Будет ли человек с тяжелым психиатрическим диагнозом принимать лекарства – это вопрос, постоянно обсуждаемый в сообществах людей, на которых психические заболевания оказывают личное воздействие. Психиатры используют унизительную характеристику «нарушитель режима лечения» (medication non-compliant) для тех пациентов, которые не желают принимать рекомендованные лекарственные средства, каковы бы ни были причины такого их решения.

Я спросила мнения Бет, какие вопросы в сфере психотических расстройств общество понимает неверно или недостаточно хорошо. «Да вот вся эта болтовня типа “Дайте людям информацию, тогда они будут самостоятельно обращаться за помощью”, – ответила она. – Если человек не может доверять своему разуму, поскольку тот захвачен химическими веществами, не позволяющими ясно мыслить, нужно помочь ему обратиться к врачу – и, возможно, даже заставить это сделать. Как при болезни Альцгеймера. Я не говорю, что люди с параноидной шизофренией – слабоумные или тупые, но они утрачивают способность принимать рациональные решения».

Разум захвачен. Разум утратил способность принимать рациональные решения. Там, внутри, кто-то есть, но он уже не тот, кем мы считали его раньше. Депрессию часто сравнивают с диабетом: в обоих случаях ты не виноват в своей болезни и будешь в полном порядке, если просто примешь меры. Шизофрению, напротив, сравнивают с Альцгеймером: ты по-прежнему не виноват в своей болезни, но излечение невозможно. Хотя ты не желал и не желаешь быть бременем для других, все равно будешь им, пока не умрешь.

У меня тоже есть опыт лишения личной автономии, без которого не обходится недобровольное лечение. А еще есть опыт лишения статуса после того, как меня признали человеком, не осознающим собственную болезнь. Меня госпитализировали против моей воли в 2002, 2003 и 2011 годах, и медицинские отчеты моей первой недобровольной психиатрической госпитализации свидетельствовали, что у меня был «недостаточно высокий инсайт».

Ужас недобровольно госпитализированного человека трудно передать словами. Тебя пугает ощущение насильственного водворения в замкнутое пространство, которое нельзя покинуть. Ты не можешь узнать, как долго ты там пробудешь, потому что это никому не известно. У тебя нет вещей, которые ты любишь: личного дневника, браслета, который тебе подарила бабушка, любимых носков. Плюшевого медвежонка. Там нет компьютеров. В больницах, где побывала я, единственными разрешенными телефонами были городские, которыми можно было пользоваться только в определенные часы дня и в течение определенного времени. Это создавало среди пациентов конкуренцию за доступ к телефонам и провоцировало ссоры, если кто-то, по мнению остальных, разговаривал слишком долго.

Ужас недобровольно госпитализированного человека трудно передать словами.

Иногда близким разрешают принести на время посещения вещи, которыми ты дорожишь. Это происходит лишь после того, как их осмотрит медсестра. Часто вещи не проходят барьер контроля, потому что у них есть острые углы или провода или предмет одежды сочли небезопасным. Ты не имеешь права выбирать себе еду по своему вкусу, а в том ограниченном выборе, который все же есть, присутствуют лишь одинаково отвратительные варианты. Тебе указывают, когда ложиться спать и когда просыпаться. Если ты проводишь слишком много времени в спальне, это трактуют как антисоциальное поведение; если сидишь в общих помещениях, но не взаимодействуешь с другими пациентами, то у тебя, вероятно, депрессия, ты слишком замкнут или, возможно, даже кататоничен. Все люди в известной мере загадочны друг для друга, но пациенты с психическим заболеванием особенно непостижимы. Нам нельзя доверять ни в чем, включая наши собственные ощущения.