Пациенту, имевшему привилегии первого уровня в психиатрической больнице, куда меня госпитализировали в 2002 году, было разрешено завтракать в столовой, покидая для этого палату. Поскольку первую половину дня по прибытии в больницу я пряталась в платяном шкафу и рыдала, никто не мог знать, что я не представляю опасности для себя или других, поэтому свой первый завтрак я ела не в специально отведенном для этого месте, а приткнувшись рядом с постом медсестер за круглым пластиковым столом. Из ассортимента маленьких контейнеров я выбрала отруби с изюмом. Под присмотром сестры съела пластиковой ложкой кашу. Выпила яблочный сок, который выдали в пластиковом стаканчике с крышечкой из фольги и соломинкой. Там были пациенты, которые пробыли в больнице дольше меня, хорошо себя вели – и все равно ели свой завтрак в палате. На дверях их палат висели значки, указывавшие, что они получают электрошоковую терапию и поэтому не должны завтракать до утренних процедур.
Медсестра, которая проверяла мои жизненно важные показатели на второе утро, сообщила, что мой статус повышен до первого уровня, и я восприняла это как хороший признак. Я некоторое время посидела у телевизора с другими пациентами; все они чувствовали себя неважно из-за побочных эффектов психотропных лекарств и не проявляли интереса к общению.
Со временем пациенты первого уровня привилегий начали группироваться вокруг выхода из отделения, словно это был гейт в аэропорту и всем нам не терпелось добраться до багажной полки. Мимо прошли несколько медсестер, смеясь и поддразнивая друг друга: «Вот только попробуй сказать мне это еще раз!» – «Говорю тебе это еще раз!» Одна медсестра, воспользовавшись своей картой-ключом, выпустила нас из отделения. Двойные двери медленно разъехались, и мы стали парами спускаться в лифте, который требовал применения другой карты-ключа, в столовую. Это помещение напоминало знакомые мне школьные и студенческие столовые, только в уменьшенном варианте, с очередью к раздаче горячих блюд и несколькими круглыми столами. Другие пациенты бормотали и дергались, явно нервничая в этом непривычном пространстве.
Самообслуживания для нас не было. Вместо этого мы говорили раздатчицам, что хотели бы съесть. Я попросила яичницу и жаренную по-домашнему картошку – и сразу же поняла, что ложка желтой невнятной массы, плюхнутая на мою тарелку, была изготовлена из восстановленного полуфабриката. Мой желудок при виде этой картины содрогнулся, но я была голодна, поскольку пару недель почти ничего не ела.
Куда сесть? Я чувствовала, кого стоит избегать, а кто позволил бы мне присоединиться. Несколько пациенток, сидевших вместе с медсестрами, привлекли меня своей нормальностью. Я рискнула, села за пустой столик и занялась едой, стоявшей передо мной. Вначале я взяла вилку и попробовала яичницу, которая оказалась почти пресной, без характерного сернокислого привкуса, который не выносят те, кто терпеть не может яйца. Но для меня ее безвкусность сама по себе была испытанием. Я едва не подавилась первым куском, а остальное оставила на тарелке. Картошка по-домашнему была еле теплой и жирно скользила по языку. Ее я съела всю. Допила яблочный сок из стаканчика с фольгой и огляделась. Сквозь стеклянную дверь и окна просвечивало голубое небо, до которого нам было как до луны; медсестры ели и болтали так же, как делали бы в любом другом месте.
Английское слово, обозначающее «дом умалишенных», –