Притворяясь нормальной. История девушки, живущей с шизофренией

К. регулярно говорил Меган и администраторам о Стюарте с тех пор, как начались эти насмешки. Со временем травля приобрела достаточно жестокую окраску, и администраторы решили, что Стюарта нужно перевести в коттедж к другим мальчикам предподросткового возраста. Мы с К. мягко сообщили Стюарту, что он теперь поселится в соседнем домике, где ему, как мы надеемся, будет легче. Меня должны были перевести туда вместе со Стюартом и назначить его персональным куратором. Хотя Алекс кусал и пинал К. до синяков, а Джулиан страдал постоянными галлюцинациями, против которых лечение было бессильно, Стюарт больше всех нуждался в опеке.

Пока мы с К. готовились к переселению, Стюарт выглянул в окно и увидел, что Аарон, Джулиан, Марк и Алекс играют на улице в тачбол.

– Я хочу играть, – заявил он.

Мы с К. встревоженно переглянулись, но К. все же вывел его на улицу, а я встала за боковой линией и видела оттуда, как Стюарт вскоре выполнил тачдаун. Меня переполнила радость, когда он радостно завопил и стал гордо вышагивать по игровой площадке – даже другие мальчики зааплодировали его мастерству. Но потом один из них случайно налетел на него во время игры, из-за чего Стюарт принялся вопить. К. стал уводить его с поля, а Стюарт кричал и махал руками. Другие мальчишки закричали ему вслед: «Плакса! Плакса!»

К. со Стюартом вернулись в коттедж.

– Итак, теперь мы тебя переселим, – сказал К., стараясь, чтобы его слова звучали бодро. Он уже говорил мне, что Меган и главный психиатр лагеря рекомендовали переселить Стюарта в тот момент, когда остальные мальчики будут отвлечены чем-то другим. «Они не заметят, что Стюарта больше нет, а если и заметят, то, вероятно, ничего не скажут, – объяснила Меган. – Будут слишком заняты собственными делами».

Итак, я забрала Стюарта вместе с его сумками в другой домик. Стюарт нервно бросал взгляды в мою сторону (смотреть в глаза он не мог, это частый симптом PDD), а я перебирала ящик с настольными играми в поисках того, что могло его заинтересовать и не спровоцировать истерику.

Потом я услышала, как другие мальчики шумно вернулись в свой коттедж.

– Эй, его нет! – раздался чей-то возглас. – Плакса свалил!

– Наконец-то!

– Ура!

Всплеск воплей и ликования вырвался из коттеджа, где мы жили прежде. К. и другие консультанты стали перекрикивать мальчишек, прося их прекратить. Лицо Стюарта исказилось, и я торопливо вывела его из домика и потащила на ужин. В наше отсутствие Меган зашла в хижину К. и поговорила с мальчиками о травле. Они признались, что их всех травили в школах.

В статье в New York Times я прочла, что у ребенка родителя, страдающего биполярным расстройством, в 13 раз больше шансов развития этого расстройства, чем у родителя без него. Статья на сайте Salon о безумии и материнстве, написанная женщиной с биполярным расстройством, вызвала следующие реакции читателей: «Я росла с биполярной матерью, и это превратило мое детство в кошмар», «Я знаю, полагается говорить, что я рада своему появлению на свет, но как ребенок биполярной матери я этому не рада», «Человеку, психически нестабильному настолько, что ему требуется психотропное лечение, НЕ СЛЕДУЕТ ни при каких обстоятельствах даже думать о том, чтобы завести ребенка». Я прочла 68 комментариев. Эти мне запомнились.

Вероятность развития полярного расстройства у ребенка повышается в 13 раз, если один из родителей страдает этим заболеванием.

И на фоне хора этих интернет-комментаторов – моя мать, которая знала, что у нее есть семейная история психических заболеваний, когда забеременела мной. Поначалу она умалчивала о нервных срывах и самоубийствах. Когда я стала старше и мои симптомы усугубились, мать начала порой выражать глубокие сожаления и чувство вины, вызванные тем фактом, что она передала мне это «страдание». А сейчас она говорит, что мне лучше было бы не иметь детей. Я вижу здесь две проблемы: одна – сам акт передачи генетического бремени, а другая – моя сомнительная способность как женщины, живущей с серьезным психическим заболеванием, быть хорошей матерью.

В Йеле и Стэнфорде я часто видела рекламные приглашения для доноров яйцеклеток на последних страницах Yale Daily News, Yale Herald и Stanford Daily. Реклама обещала тысячи долларов за яйцеклетки, которые сочтут хорошим генофондом; я часто отвечала требованиям по SAT и GPA[32], а иногда и этническим требованиям. Узрев меня во плоти и просмотрев мою биографию, человек не мог не начать расспрашивать о моих яйцеклетках, которые в итоге оказывались отвергнуты, поскольку авторам объявлений требовались «здоровые» доноры.