Другие мальчики, почуяв, что Аарон взял на себя роль альфа-самца, присоединились к насмешкам. Мы, консультанты, вмешались – «Эй, это нехорошо!» – но нашего вмешательства оказалось недостаточно, и даже теперь мне неясно, что я, такая неподготовленная и неумелая, должна была сделать.
У моего младшего брата и его жены в прошлом году родился ребенок. Теперь я – тетя, а К. – дядя. Мы познакомились с племянницей в тот день, когда она родилась, придя в роскошную больничную палату делать фотографии и ворковать над новорожденной. Я не брала ее на руки; я до сих пор не беру ее на руки. Она знает, кто я, улыбается и машет ручкой, видя меня, ее носик морщится, а глаза щурятся от удовольствия. С течением времени я люблю ее все сильнее, по мере того как она становится все самостоятельнее, превращается в личность.
Явление Кр. в этот мир наполняет меня жгущей нутро тревожностью. Мир пребывает в хаосе. В начале этого года состоялась инаугурация президента, чья платформа основана на ксенофобии и расизме. Я также боюсь, что Кр. как дочь моего брата унаследует гены, которые дали толчок моей шизофрении. Как-то раз я читала, что завести ребенка – значит испытывать вечный страх, хотя этот подход, возможно, применим только к определенного типа родителям. Как тетка Кр. я считаю, что должна быть бдительна, когда речь идет о ее психическом здоровье. Когда-нибудь, если нам повезет, она станет подростком. Вероятно, с непростым характером. В то же время мы абсолютно ничего не знаем о том, какой она станет в итоге.
Нам, консультантам в лагере «Желание» – так же как большинству родителей, если не всем, – приходилось действовать, будучи почти или совершенно неподготовленными и, хотя мне и больно говорить это, практически безнадзорными. Нам говорили, что в случае возникновения ситуации, с которой мы не сможем справиться, следует связаться с кем-то из вышестоящих.
В прошлом году у моего брата родилась дочь. Я не брала ее на руки в больничной палате; я до сих пор не беру ее на руки. Но с каждым днем я люблю ее все сильнее.
Однажды, во второй половине дня, после ссоры наших подопечных за бильярдом К. повел Стюарта на прогулку, чтобы тот остыл. Стюарт сказал К., что у него нет друзей в лагере. По его словам, мать обещала ему, что в лагере «Желание» будут такие же дети, как и он, и ему удастся завести друзей. Но пока все складывалось так же, как и дома, – и он не представлял, что с этим делать.
– Я твой друг, – возразил К.
– Ты – не друг-
Тем вечером, когда мы наконец остались вдвоем, К. сказал мне:
– Я не могу отделаться от мысли, каково ему будет в школе, когда он осенью перейдет в средние классы. Он сказал, что у него никогда в жизни не было друзей. Проклятие, это так грустно!
Однажды днем я заметила колибри у невысокого каменного парапета рядом с лагерным лазаретом. Стоило мне на нее указать, как Стюарт выкрикнул:
– Колибри взмахивают крыльями пятьдесят раз в секунду!
Около 8 утра жители каждого коттеджа нехотя тащились к лазарету. Обитателям лагеря полагалось медикаментозное лечение, поэтому дети всех возрастов становились в очередь и получали свои таблетки.
Маленьким обитателям летнего лагеря полагалось медикаментозное лечение. Каждое утро они выстраивались в очередь за таблетками.
Там был широкий ассортимент таблеток – в пластиковых бутылочках, пакетиках, тубах: стабилизаторы настроения типа тегретола, депакота и лития; бензодиазепины от тревожности; антипсихотики; даже антидепрессанты, которые потенциально способны спровоцировать манию; и много чего еще. Я за свою жизнь познакомилась с семью видами психотропных средств, а в то лето регулярно принимала четыре. Поскольку неясно было, можно ли делать это на глазах у ребят, я предпочитала заглядывать в лазарет не во время общей раздачи, а во второй половине дня. По утрам же наблюдала, как целый батальон детей принимает свои таблетки, глазом не моргнув, нимало не смущаясь, а потом прощается с медсестрами и снова выходит на свежий воздух. Это сплачивает сильнее, чем лагерный гимн, думала я.
– Тормоз, – пробормотал Алекс, и мальчики, хихикая, стали указывать пальцами на Стюарта.