Притворяясь нормальной. История девушки, живущей с шизофренией

Хотя никаким заявлениям, которые может сделать психиатрический пациент, обычно не верят, объявления о безумии – исключение из этого правила. «Я хочу себя убить» чаще всего воспринимается всерьез: терапевт, слышащий эти слова, по закону должен сообщить о них, чтобы предотвратить вред, который пациент может нанести самому себе. Существует гипотеза, согласно которой психически здоровых людей при определенных условиях можно с легкостью госпитализировать. Исследователь Дэвид Розенхан даже провел соответствующий эксперимент: он и его знакомые утверждали, что у них слуховые галлюцинации. В результате их продержали в разных психиатрических клиниках в среднем по 19 суток – и это несмотря на нейротипичность этих людей и отсутствие каких бы то ни было симптомов во время госпитализации. Всех пациентов, кроме одного, выписали с диагнозами шизофрении и только при условии, что они согласятся принимать антипсихотические препараты. Если бы не авторитет Розенхана как ученого и последующая публикация в 1973 году его работы «О здравом уме в сумасшедшем доме» (On Being Sane in Insane Places), эти диагнозы преследовали бы Розенхана и его соратников всю жизнь. В отличие от меня, Розенхан в итоге доказал врачам, что он симулировал и на самом деле являлся исследователем из Стэнфорда.

Мы вернулись в Сан-Франциско, и я снова вышла на работу. Я участвовала в совещаниях, делала презентации и сидела за компьютером. Словом, справлялась со всеми своими обязанностями, и мне не мешали твари из моих галлюцинаций, иногда шнырявшие по углам.

В столовой луизианской больницы я стояла в неторопливой очереди к раздаче. Дожидаясь, пока настанет мой черед обратиться к раздатчицам, распределявшим горячий и жирный завтрак, я вдруг осознала, что на Маре, моей соседке по палате, которая стояла передо мной, надета моя куртка – хорошо сшитая, любимая твидовая вещичка, принадлежавшая мне не один год.

Я спросила:

– Ты что, надела мою куртку?

Поначалу она не отреагировала. Я заметила, что Мара обладала замедленной реакцией человека, который либо страдает тяжелой депрессией, либо перегорел на психотропных препаратах. Она повернула голову, не глядя мне в глаза, и начала медленно снимать мою куртку.

– Да все нормально, – успокоила ее я. – Можешь побыть в ней до конца завтрака, но я хотела бы получить ее обратно, когда мы поднимемся на этаж.

Несмотря на мои слова, она все же стащила куртку с себя и протянула ее мне, не сказав ни слова.

На следующее утро меня разбудило нежданное явление: в нашу палату вошла медсестра и присела на корточки у постели моей соседки. Она мягко проговорила:

– Я вижу, у вас тут три подушки. Это ведь лишняя подушка, Мара?

Я села в постели, повернулась и увидела, что на моей кровати только одна подушка. Мара забрала одну из моих, пока я спала.

Я сказала сестре:

– У меня одной подушки нет.

Когда медсестра вернула мне подушку, которую ночью стащила Мара, я упомянула и об инциденте с курткой. Я не старалась устроить соседке неприятности – эти кражи были настолько абсурдными, а в Маре настолько не чувствовалось злого умысла, что казалось невозможным, чтобы ее за это наказали. Но я хотела, чтобы кто-то, обладающий властью, знал, что эти происшествия имели место.

Медсестра ответила, понизив голос:

– Мара не нарочно это делает. Она не может удержаться. Но я советовала бы вам держать все важное или ценное на медсестринском посту.

Была одна-единственная важная вещь, утратив которую, я была бы безутешна: зеленый блокнот с обложкой из кожи, тисненной под крокодилью. Мне удавалось оставить его при себе всякий раз, потому что он был идеально переплетен, без всякой спиральной проволоки, с помощью которой я могла бы навредить себе или другим. Моя связь с этим блокнотом была настолько прочна, что один из пациентов больницы уверился, что я – журналистка под прикрытием, и дал мне прозвище Лоис Лейн[33]. Лоис Лейн, а не Нелли Блай, чья разоблачительная статья о лечебнице для душевнобольных повлекла за собой увеличение бюджета Департамента общественной благотворительности и исправительных учреждений Нью-Йорка на 850 000$. Я так и не узнала диагноз молодого человека, который называл меня Лоис, а он утверждал, что понятия не имеет, почему оказался в больнице. Я же не могла определить, действительно ли с ним было что-то не так.

В «Десяти днях» Блай пишет: «Приют душевнобольных на острове Блэкуэлл – это крысоловка для людей. Туда легко попасть, но, оказавшись там, выбраться невозможно».