Привал на Эльбе

— Зачем? — удивилась Вера.

— Для воспитания характера.

Скандал не утихал. Курц вцепился в воротник своего противника.

— Не нарушай устава, — схватил тот Курца за руку. — Бей, но рубашку не рви.

— По уставу? — переспросил Курц. — Хорошо, — согласился он и побежал куда-то, нырнул в боковую дверь.

Михаил уже-начал волноваться: что будет дальше?

Курц привел Эрну к столу, за которым сидел его противник. Девушка не знала, что она была яблоком раздора. Курц дернул бравера со взъерошенными рыжими волосами за плечо и указал на глаза Эрны.

— Смотри — голубые. Куш! [19] — крикнул он. — Хозяин, давайте гюммикнюппелен. А вы, пожалуйста, сядьте, — попросил он Эрну.

— Я согнусь, — покорно проговорил проигравший.

Хозяин подал дубинку. Курц плюнул в ладонь, потряс в воздухе — дубинкой и с размаху протянул своего противника вдоль спины. Он бил и приговаривал:

— Не спорь, если не знаешь.

Михаил с отвращением смотрел на побоище: не верил своим глазам, что так дико могут дурачиться взрослые парни.

— Омерзительно! — вскочил он со стула. — Вначале бросался, как барсук, на своего друга, а теперь стоит, словно осел.

— Соблюдает устав клуба, — пояснил Вальтер.

— Волчий устав, — сказал Елизаров и направился к драчунам.

Курца и его жертву окружили их однокашники, они хихикали и подтрунивали над рыжим спорщиком. Победитель торжествовал, спуская шкуру со своего сверстника. После каждого удара он спрашивал:

— Может, попросишь извинения?

Тот не хотел выдать свою слабость.

В негласном уставе бывшего клуба «Гитлерюгенд» допускалось извинение, но оно считалось слабостью. Скрипя зубами и грызя носовой платок, чтобы не вскрикнуть и не простонать — это тоже считалось слабостью, проигравший, согнувшись, принимал удары.

Михаил подошел к Курцу, выхватил у него дубинку и спросил:

— Что же это такое?

Курц расхохотался во весь рот.

— Видали! Он не знает назначения этого предмета, — Курц выхватил дубинку из рук Михаила, резко взмахнул ею и поучительным тоном сказал: — Это оружие чести.

— Волчьей чести, — опять взял Михаил дубинку и спросил хозяина кафе: — Почему вы держите эти штуки?

— По соображениям гуманного отношения к посетителям, чтобы не дрались стульями, — хладнокровно ответил владелец питейного заведения.

— Такое гуманное отношение может быть только ко псам, — заметил Михаил.

— Отдайте гюммикнюппелен, — пробормотал потерпевший. — Я должен получить еще пять пасов, — так называл он удары;

— Позвольте, — взялся Курц за дубинку. — Я человек чести и должен удовлетворить желание партнера — дать ему пасы сполна.

— Отставить! — словно команду подал Михаил.

Курц по старой привычке считал себя главарем содома и с насмешкой заговорил с Михаилом:

— Вы первый раз в нашем клубе? У нас такое правило: только после третьего посещения можно делать замечания.

— У нас другое правило: в любое время прийти на помощь потерпевшему, — сказал Михаил. — Бросьте эту псовую игру.

Герои игры переглянулись. Интересно, кто такой этот пришелец? Видать, не из робкого десятка.

Курц побагровел, подошел к столу и сказал Эрне:

— Пересядьте на тот стул. Это мое постоянное место. — Он выпил стопку водки и хотел было сразиться и с новичком, но, глянув на профиль Эрны, назвавшей его, Курца, «глупцом», великодушно воскликнул:

— Вы прекрасно пели! Я очарован.

— А вы просто пьяны, и я не хочу с вами разговаривать, — отвечала Эрна. Она хотела уйти, но, увидев тревогу на лице подошедшего Михаила, остановилась.

Эрна всматривалась в статную фигуру молодого человека с кудрявой головой. Где же она его видела? Но вспомнить ей помешал Курц.

— Как драгоценное здоровье вашей мамаши? — учтиво спросил он.

Эти слова тронули девушку, оставившую больную мать дома. Эрне показалось, что Курц знает о положении ее семьи и хочет проявить участие. Проглотив обиду, она глубоко вздохнула и ответила:

— У мамы тяжелая астма. Врачи говорят: неизлечима.

— Пусть благополучно умирает, — с притворным сожалением произнес Курц.

Эрна содрогнулась. После гибели отца мысли о смерти матери приводили девушку в ужас. Она не могла подобрать слова в ответ злому насмешнику, гневно посмотрела на него и дала пощечину.

Курц ударил кулаком по столу. Глаза его налились кровью. Верхняя губа стала подергиваться, словно у перепуганного кролика. Он вскочил, растопырил пальцы, бросился на девушку, утиравшую слезы, и прошипел:

— Схвачу и удушу.

— Отстаньте! — крикнул Михаил и дернул Курца за руки.

Курц растерялся перед незнакомым человеком. Его поразил властный тон неизвестного посетителя. Он скрипнул зубами и сел на свое место. Раньше, до гибели свастики, за такую дерзость он сорвал бы голову любому человеку и получил бы еще ценный подарок за мужество. Теперь он действовал с расчетом, будто руки короче стали. Курц отлично знал, что за длинные руки новые власти наказывают, а за моральные проступки только порицают. Поэтому Курц и решил блеснуть. Ему очень хотелось отомстить дерзкой певице. Но как? Вдруг он вспомнил слова из своего морального кодекса, подошел к Эрне, наставил на нее указательный палец и выпалил:

— Твоя дорога от печи до порога, пе-ви-ца.