— Из каких источников вы узнали? — спросил Пермяков.
— Из собственных наблюдений и расспросов местных жителей, бежавших от немцев, — ответил Елизаров.
— Это хорошо, — одобрил Пермяков. — Я всегда приветствовал личную инициативу, но мало одних предположений. Необходимы абсолютно точные данные.
— Я уверен в точности моих выводов.
Командир полка похлопал Елизарова по плечу, попросил изложить сказанное на бумаге.
— Можете здесь позаниматься. А то там у вас в комнате много народу. Садитесь. — Пермяков указал на стол и вышел.
Михаил остался один. Он достал записную книжку, развернул полевую сумку, перечитал свои записи, но сосредоточиться не мог. Не получалось. Нисколько раз перечеркивал начало докладной записки, начинал снова, и все ему не нравилось. Потом он вскочил и вышел. В сенях натолкнулся на Веру с Пермяковым. Прошел мимо них, не сказав ни слова. Вера, оставив собеседника, вышла.
— Михаил Кондратьевич! — крикнула она, стараясь догнать его.
Михаил не отвечал. Шел быстро. С неба сыпала крупа. Снежинки падали ему на шею, попадали за воротник и медленно таяли. Михаил слышал шаги девушки, но не останавливался. «Почему она была с Пермяковым?» — раздраженно думал он.
Вера догнала Елизарова, схватила за руку, заглянула в глаза.
— Я иду в ваш эскадрон, — сказала она.
— Милости просим. Помощник полкового врача должен бывать во всех подразделениях.
— Тебе некогда со мной разговаривать? — девушка обиженно приостановилась.
— Смотря о чем.
Он тоже остановился.
— Ты что, обиделся, увидев меня с Пермяковым? Какие глупости! Мы просто говорили с ним о Галине. Он очень скучает, и не с кем поделиться.
Михаилу показалось, что Вера оправдывается. Расспрашивать не хотел — боялся показаться ревнивым. Зачем-то сказал:
— Я переписываюсь с Галиной Николаевной.
— А мне об этом ни разу не говорил, — обиделась она.
— Я не говорил и о том, что Галина Николаевна подарила мне шелковую розу.
Получилось немного по-детски, но он не заметил и этого.
— Вот как! — удивилась Вера. — Интересно…
Они медленно пошли. Молчали.
Темнело. Уже не различалась дорожка, по которой шли.
Михаил остановился перед длинным домом и сказал, что в нем размещен первый взвод, предложил ей зайти туда, познакомиться с санитарным состоянием в подразделении. Она отрицательно мотнула головой, протянула на прощанье руку. Назвала его ревнивцем и гордецом. Эти слова Михаила задели. Он решил сказать ей напрямик, что таилось в груди:
— Возможно, я не лишен этих чувств.
— Мне нравится твоя прямота. — Вера не выпускала его руки. — Ты горячий и честный, поэтому мне и нравишься.
Он уныло покачал головой: не любил слушать похвал. Настоящие друзья спорят, возражают, как Элвадзе, не говорят обиняками, а режут правду прямиком.
— Да, да, — Вера старалась убедить казака. — Это не только мое мнение. Об этом и Пермяков говорил.
— А он сказал, что я трус?
— Наоборот. Он назвал тебя отчаянным казаком, примерным командиром эскадрона.
— А не сказал он, что одному младшему лейтенанту нравится помощник полкового врача?
Вера улыбнулась намеку.
— Хитрый ты все-таки, — сказала она, еще крепче сжав руку Елизарова.
Михаил неожиданно смутился, понимая, что был не прав. Признаваться не хотелось, и он торопливо распрощался.
Ночь была безлунной, но светлой. Белый, без помарок снег покрыл тонким слоем улицу, огороды, выгон. На белом фоне можно заметить человека за много километров. Надо бы прощупать врага, но время для разведки невыгодное. Михаил проверил дневальных второго взвода. Дежурил Тахав. Он отрапортовал о положении дел, застыл на месте.
Елизаров удивился.
— Тахав, — сказал он дружески, — почему ты несешь наряды? Ты ведь ординарец командира полка.
— Не люблю служить легче других, — ответил Тахав и добавил, словно успокаивая командира: — Ничего, сейчас сменюсь.
Михаил зашел к себе в хату, Кондрат Карпович протяжно тянул песню. Склонившись над столом, подпевали ему Элвадзе и Яков Гордеевич:
— Что же плохо тянете? — спросил Михаил.
— Не идет на сухую. — Кондрат Карпович поскреб подбородок. Песня смолкла.
— Не получили разве?
— Получили. Ждем хозяина. Таков казацкий обычай. Нет хозяина — семья не обедает, — словно отрапортовал Кондрат Карпович.
— То дома, товарищ ефрейтор, — возразил Михаил отцу. — А на фронте получил мосол, хоть гложи, хоть бросай под стол.
Елизаров-младший подсел к столу.
Элвадзе собрал кружки, разлил спирт. Все оживились.
— Дай боже, чтобы пилось да еще лилось. — Кондрат Карпович с наслаждением понюхал спирт, опрокинул кружку в рот.
Елизаров-младший разрезал хлеб.