— А как иначе. Фискал да ещё с помощником. В их пользу четвёртая часть штрафных денег идёт, вот они изо всех сил и стараются.
— Воскресные дни есть?
— Нетути, государь. Какие ещё воскресные? Все тридцать дней в месяце работают.
— Жалованье на месяц какое им выходит?
— Алтын в день, за месяц тридцать алтын.
— Рубля не набирается. Маловато. То-то Синявин мне ещё когда докладывал: хлеб давать натурой работным людям приходится, чтобы голодом не примиряли.
— С моих же слов и докладывал.
— Гаврила Иванович сказывал, консулы и посланники правительствам своим сообщают, что больно много у нас людей здесь мрёт. Оно и не их дело, да вот они в рассуждения пускаются — виноваты в том лица, заведующие содержанием этих несчастных, страдающих от алчности начальников. Так-то, Александр Данилыч!
— Алчность! А куда с поносом и цынгой деваться? Они людей допреж всякого голода косят. Вон гость-то наш нынешний датский посланник сам убедился — в госпиталь изволил заглядывать.
— Датский, говоришь. Юст Юль, значит, так это он датскому королю отписал, что в Петербурге уже шестьдесят тысяч погибло, да и каждый год будто бы до двух третей работников мрёт. Не успеваем новых привозить. А с госпиталем что?
— Для адмиралтейских мастеровых. Их лекарь Пуль лечит, и славно лечит. Никто не жаловался ещё.
— Помирал, пожаловаться не успевши, так, что ли?
— Шутить изволите, государь. А для лечения людей Канцелярии от строений из Москвы только что приехал лекарь Фёдор Петров с учеником Андреем Татариновым.
— Только канцелярских? Не годится. Пусть займутся и офицерами, и солдатами батальона городовых дел.
— Будет исполнено, государь. А с побегами как распорядишься?
— С побегами? Давай указ подпишу, чтобы их отцов, матерей, жён и детей, и всех, кто в их домах живут, арестовывать и держать в тюрьмах, покуда беглецы не вернутся. В Петербург. Дома же бежавших опечатать до моего специального указу.
У вдовой царицы Прасковьи в доме переполох. С раннего утра Александр Данилович Меншиков примчался. Царица не то что куафюру не кончила — в одном пеньюаре принять светлейшего решилась: больно настаивал. Мол, государева воля — объявить незамедлительно должен. В мыслях запуталась: что за оказия? Прогневала ли чем? Недоглядела ли чего? Уж, кажется, и так старается что есть сил...
— Государыня царица, политес нарушить пришлось — дело неотложное. Сватом я к тебе, царица.
— Сватом? Господи помилуй, чего спех-то такой?
— Государю нашему виднее. Жених завидный объявился. Нарочный к нему нынче же выехать должен.
— Это что же, жених неосведомлён или как?
— Не твоя печаль, государыня царица. Государь хочет, значит, всё сладится. О вот о женихе сказать могу одно — завидный.
— Вот спасибо-то нашему государю. Не оставляет заботой своей племянниц своих. Не знаю, как и благодарить.
— Так вот, государыня царица, жених не из наших — герцог.
— Не из наших? Это что же, дочке моей уезжать от меня придётся?
— А как невест замуж выдают? Конечно, придётся.
— Далеко ли, Александр Данилович?
— Да не очень — в Курляндию. Герцог-то Курляндский Фридрих Вильгельм.
— Это там, где война идёт?
— Не идёт, государыня царица, а шла. Где её только не бывает. На Москву и то и татары, и поляки хаживали. Обычное дело.
— Спросить, Александр Данилович, боюся, дочку-то какую?
— А это уж дело жениха — какую выберет.
— Это что ж, как царские смотрины из моих царевен государь задумал?
— Угадала, государыня царица. Это чтобы по сердцу молодые друг другу пришлись. А всё равно выйдет — герцогиня Курляндская. На своих владениях. Со своим дворцом, штатом придворным — куда лучше. Почёт царский. Детки пойдут. Наследники.
— Верные твои слова, Александр Данилович, а только почему государь сам новости такой мне не поведал? Я бы...
— Времени у него, государыня царица, вовсе нет. Да и слёз бабьих, прости на таком слове, государь не любит.
— Знаю, знаю. А делать-то мне что надобно?
— Царевен приодеть, принарядить да и к мысли такой приготовить. Оглянуться не успеешь, а уж жених из Митавы в Петербург примчится супругу себе молодую выбирать. Поторапливаться надо. Так согласна ли, государыня царица? Мне ведь благословение твоё материнское нужно государю передать?
— Согласна, Александр Данилович, как не согласна.
Обошлось со смотринами. Слава тебе, Господи, как нельзя лучше обошлось. Государь надумал, чтобы герцог не один раз царевен наших увидел: и за столом, и на куртаге, и в театре.
А он, как есть мальчишечка, герцог Фридрих-Вильгельм. Всего-то осьмнадцати лет. Всю жизнь с учителями да воспитателями, а тут девицу себе выбрать дозволили.
Другой бы растерялся али из себя чего строить стал. Фридрих-Вильгельм с первого раза как к Анне Иоанновне потянулся, так и отходить больше не захотел. В глаза смотрит. В танцах норовит ручку пожать. За питьём да мороженым быстрее служителя кидается.