Привет, Афиноген

Подавленные масштабом и нездешней красотой строения местные власти не сразу смогли решить, как с наибольшей выгодой использовать его жилые помещения. Отдавать такой дом целиком под квартиры было, разумеется, абсурдно. Какое–то время шла невидимая, но яростная борьба между различными учреждениями и организациями за право получить прописку в новом доме. Побежденных в этой борьбе не оказалось. На первых трех этажах с комфортом разместились следующие организации: банно–прачечный трест, сберегательная касса, редакция городской газеты, контора по заготовке и сбыту трикотажных изделий, Общество охраны животных, клуб шляпной фабрики, ветеринарная лечебница, гостиница на 30 мест, строительно–монтажное управление, профилакторий НИИгаз, юридическая консультация и многие другие, перечислить которые нет возможности по той простой причине, что их вывески не уместились на общем рекламном стенде. Кроме того, на первом этаже расположились продовольственный и посудохозяйственный магазины, парикмахерская и кабинет частника–стоматолога.

Я жил в гостинице на третьем этаже, в маленьком уютном номере с восемью койками, семь из которых пустовали. Федулинск не пользуется международной известностью и не привлекает внимания туристов. Редкие командированные да гости солнечных республик, привозившие для продажи цветы и фрукты, – вот обычные постояльцы. Тетя Клаша, женщина сумеречного возраста, в одиночку справлялась с многочисленными обязанностями по обслуживанию клиентов. По утрам она добросовестно высиживала около часу в конторке при входе на этаж, выполняя работу и кассира, и администратора, и портье; потом исчезала на целый день и появлялась только поздно вечером, в бигудях и домашнем халате, для того, чтобы пройти по комнатам и напомнить лишний раз о жестких правилах проживания в гостинице. В штате состояла еще одна единица – безымянная, глухонемая старуха уборщица, которая в любое время суток могла возникнуть в номере и, ни на что не реагируя, произвести сокрушительную уборку с помощью огромной черной тряпки, нанизанной на бамбуковое удилище. Пресечь вторжение можно было, подарив уборщице полтинник. Вообще порядок в гостинице нельзя было назвать строгим. Например, как– то поздней ночью ко мне в номер вломился коренастый мужчина с вещмешком. Он осведомился не буду ли я возражать, если он переночует на одной из свободных коек.

– Тетю Клашу где–то черти носят, а вы вроде один, – сказал он. – Не возражаете?

Что мне оставалось делать?

Мужчина извлек из вещмешка бутылку с мутной жидкостью, заткнутую бумажной пробкой, полбуханки хлеба, жареного куренка… и стал отдыхать. Он рассказал, что приехал из колхоза «Красные зори» за запчастями к автодоильной установке, собирался управиться за день и к вечеру отбыть домой, но не застал «анафему За– харыча». Он полночи лакал бормотуху, курил и всячески подбивал меня разделить с ним компанию, повеселиться. В пятом часу утра мужчина начал снаряжаться з гости к какой–то знакомой женщине, даже надел чистую рубашку и повязал галстук. Его свалил последний глоток, про который он выразился, что это «посошок на дорожку». Посошок уложил его на койку, где он прохрапел всего–навсего минут сорок. Вскочил, спешно упаковал вещмешок, наскоро ополоснулся в душе, пожал мне руку со словами: «Спасибо, кореш! Давно так не высыпался!» – и был таков. Больше я его никогда не встречал.

По утрам меня будили голуби, несчетной стаей пузырящиеся за окном. Взлетая, они все вместе издавали звуки, похожие на многократное встряхивание мокрой простыни. Невиданное скопление голубей во дворе объяснялось просто: они подстерегали утренний подвоз продуктов в магазин. Приятно было смотреть с балкона на медлительно–осторожных тяжелых птиц, чувствующих себя в полной безопасности. Пожалуй, никакая другая птица не чувствует себя так уверенно в наших городах и не живет так сытно и беззаботно. И благодарить за это они должны, видимо, художника Пикассо…