— Я не знаю, в чем смысл жизни, — сказал Афиноген. — Я инфантильный. Понимаешь?.. Инфантильный — я тебе объясню, как критики в журналах объясняют, — это человек, который ищет ответы на простые вопросы. Вроде у него замедленное развитие. Считается, самое необходимое мальчикам и девочкам объяснили еще в детском саду. В том числе и про смысл жизни. А кто не понял, это и есть инфантильный. Самое бранное слово, да. Мечутся, мол, подымают бурю в стакане воды, а чего метаться, когда все ясно. По секрету тебе говорю, я инфантильный и люблю других инфантильных. Которым многое неясно. Ты вон, наверное, знаешь, в чем смысл жизни?
— Знаю.
— Поделись, пожалуйста.
— Я хочу родить тебе сына и дочку, — сказала Наташа и не поморщилась.
— Значит, ты не инфантильная, как я. Это хорошо, будешь мне давать советы время от времени. Вот скажи, например, ты хочешь, чтобы я был молодым и растущим заведующим отделом?
— Конечно, хочу.
— Почему?
— Денег будешь получать много, почет, уважение. Ты сам себя зауважаешь и перестанешь искать смысл жизни.
— Какая ты умная, Наташка. Не всякий сразу так сообразит. Действительно, мы о смысле часто задумываемся, потому что нам чего–то не хватает. Денег или славы, неважно. Не хватает чего–то, мало, хочется побольше — и возникает вопрос. Чем больше не хватает, тем больше вопросов… И все–таки я, наверное, не буду заведовать отделом. Хотя мне очень хочется.
— Не будешь и не надо. Другой найдется.
— Черт в тебе сидит, Натали. Зачем другой? Другого не надо.
— Тогда как же?
— Пусть этот.
— Кто?
— Карнаухов — человек простой и целеустремленный.
Наташа вспомнила:
— Мы с его сыном, с Егоркой, вместе учились в одном классе. Так это тебе, Гена, предлагают вместо него быть?
— Не вместо Егора, а вместо отца.
Наташа опечалилась, пальчиком потолкала в бок жениха.
— Геночка, ты не соглашайся… правда. Там какое–то недоразумение. Егор очень переживает. И тоже о смысле жизни задумывается.
— Пошли, — сказал Афиноген. — Не женского это ума дело. Пошли родителей твоих развлекать. Недоразумение… — передразнил. — В таком случае вся наша работа — недоразумение… Только что говорила — денежки, почет, уважение, и вдруг — нехорошо… С сыном она его училась… А если бы не училась — значит, хорошо было бы? Вот женская логика. Еще я тебя ошибочно принял за умную. По–твоему если рассуждать, то выходит — надо погодить, пока человек естественным путем освободит занимаемую должность. Пока он дуба даст. Это, по–твоему, пристойнее? — Они уже шли по коридору, произнося некоторые фразы, Афиноген останавливался и дергал Наташу за руку. — Может, и Карнаухов так считает. Подождали бы, думает, пока сгину. Тогда бы уж место делили, стервятники.
— Если все в порядке, чего ты кипятишься.
Знакомый сторож, который выпускал Афиногена на волю в четверг, возвышался на своем обычном месте у входной двери. Когда они первый раз проходили, его не было, а теперь он был и успел уснуть. Но и спящий он заметил Афиногена, сгорбился еще круче и сделал вид, что потерял сознание.
— Хватит маскироваться, дедушка! — сказал Афиноген. — Нехорошо у больного товар зажимать.
— Я приносил, — сквозь сон пробурчал сторож. — Три пачки «Беломора» приносил. В палате никого не было, я испугался — сопрут.
— И где же они теперь?
— Теперь, конечно, скурил…
— Нехорошо получается.
— Как хошь понимай, но нету, скурил.
Сторож на мгновение приоткрыл зеницы, и оттуда из мрака сверкнула хитрость, непомерная даже для человека, просидевшего треть жизни у входа в обитель страданий.
— А если я жалобу подам?
— Свидетелей нету. Без свидетелей — пустое занятие… Смеешься ты, парень, над стариком. Сам не станешь из–за рубля шум поднимать. Я же не слепой, людей разбираю.
— Курить–то охота мне.
— На, курни, моих.
Он извлек из недр халата деревянный портсигар и открыл его перед Афиногеном. Там было полно добротных бычков, преимущественно от «Примы» и «Памира».
— Бери, не боись. Я незаразный. Нас тут кажный месяц проверяют по анализам.
— Генка, пойдем, — потянула Наташа.
Афиноген выбрал из бычков какой подлиннее, зажег спичку, с аппетитом затянулся.
— Ну, девка. Держись за этого парня. С этим не промахнешься.
— Скажи, отец, ты во время войны где был?
— Чего?
— Где, говорю, во время войны обретался?
— А чего?
— Ничего. Интересно.
Сторож перестал спать, взглянул на Афиногена вприщур, с недобрым огоньком.
— Топчи, парень, топчи. Мне на посту не положено тары–бары разводить. Запрещается. Да и делов тебе нету, где я когда обретался. Еще ты сопливый, чтобы этакие вопросы задавать… Про войну–то, небось, у мамки в пузе услыхал.
— Зачем ты, Гена, право, пристал к человеку, — сказала Наташа. — Я тебе десять пачек куплю «Столичных».
— Купи ему, купи. Не будет на людей кидаться. Ишь, войну помянул, нашелся обозреватель.