Привет, Афиноген

И вернулся к Гаровым, которые покорно глядели на его приближающийся больничный халат. Родители покорно, а Наташа умоляюще.

— Если она будет учиться в Москве, какая же это семья? — спросил Афиноген у Олега Павловича. У того ответ был заготовлен заранее.

— Это проверка чувств, их нравственной основы.

— А в заочный нельзя?

— Разве вы не понимаете? Заочное образование — так, фикция. Ей ведь не бумажка нужна с гербовой печатью — знания.

— Право, я растерян. Надо подумать. Мешать я ей, конечно, не собираюсь. Мне и самому лестно — жена, и вдруг врач. Старики мои обрадуются… Но, может, лучше все–таки в таком случае не спешить, не жениться пока лет пяток?..

Тут Олег Павлович и ухнул, приоткрыл истинные свои планы:

— Кстати, в этом ничего страшного тоже нету. Спешка именно непонятна. У нас вон в том выпуске десятиклассники двое поженились. Ребенка родили. По совести, смешно и обидно мне на них глядеть. Сами дети, катают в коляске третьего дитя, игрушку. Он устроился на завод, она, естественно, нигде не работает. Как–то это бескрыло, узко. Впрочем, любовь все скрашивает. Но надолго ли… А кончится любовь, с чем они останутся? Особенно она, девушка? Мне жалко ее родителей, искренне жалко.

— И мне жалко, — вступила Анна Петровна, — и ее жалко, и Наташу, и вас, Гена.

Наташа сдерживала подступающие слезы каким–то чудом. Вот во что вылилась встреча Генки с ее родителями. Она ожидала праздника, всеобщего чарующего умиления и себя готовила к роли скромной триумфаторши, виновницы торжества, благодаря которой встретились такие чудесные люди, — взамен этого трезвый расчет, эгоистичные напыщенные рассуждения отца. Он разве не понимает, как солнечен ее мир, в котором неожиданно не осталось места для мышиных звуков житейской мудрости. Светка Дорошевич, милая подруга, плакала, обнимала ее, они обе плакали и обнимались, а родители, самые близкие и родные существа, пытаются перегородить ее путь колючей проволокой, подкладывают под ее легкие беззащитные ножки рогатую мину, шнур от которой с удовольствием торопится подпалить ненаглядный суженый… Да кто же она им всем такая? Что же это они переталкивают ее с рук на руки, швыряют, как волейбольный мячик, при ней говорят оскорбительные вещи, не стесняясь, будто у нее и ума недостанет их понять. Что же, кажется, она их раскусила: бездушные, нетактичные, черствые люди — вся троица. Действительно, им нашлось о чем посудачить между собой. Теперь до Судного дня станут толковать и перетолковывать, куда ее половчее, понадежнее пристроить, чтобы не оказалось с ней, горемычной, лишних хлопот, не стала бы она кому–то обузой, не повисла у кого–то из них на шее. Ах, бедная она, несчастная пленница, угодившая в лапы к людоедам.

— Мамочка! — дрожащим хрустальным голосом взмолилась она. — А если уж так случится, что не будет у меня образования, не мила я вам стану? Не нужна? Что ж вы гоните меня от себя? Не хочу я! Не хочу, мамочка! Пусть я убогая, ограниченная — только вот ему так мечтала ребеночка родить. Да, да, папочка, зачем ты дергаешь щекой. Такая я! Хочу катать в колясочке сопливого мальчика, хочу кормить его с ложечки и воспитывать добрым человеком. Пока я Гену не встретила, я просто не понимала, чего хочу. А теперь знаю…

— Да-а, — только и смог выговорить отец. — Да-а, порадовала и обнадежила, доченька!

Пока Олег Павлович улыбался закостенело, точно проглотив невзначай кусок гипса, педагог Анна Петровна кинулась дочку утешать и гладить по голове.

— Что? — спохватился Афиноген. — Мне такая жена подходит. Рассуждает здраво, имеет благие намерения. Свободна от предрассудков… Спасибо тебе, Натали. Рожай, не сомневайся.

Коридор опустел, время приблизилось к ужину. Те больные, которых не навестили, уже толпились у входа в столовую. Они чувствовали облегчение, потому что больничная обстановка нормализовалась: коридор перестал напоминать прогулочную аллею и опять можно было спокойно подойти к медсестре и попросить поставить на ночь клизму.

— Товарищи навещающие, — крикнула Люда ни к кому конкретно не обращаясь, — больным пора отдыхать. Какие все несознательные!

Чета Гаровых напоминала недавно заблудившихся в лесу путников, которые с деланным любопытством еще озираются по сторонам и бросают друг на друга подбадривающие взгляды. Дипломатичный Олег Павлович попытался разрядить тягостный финал сцены.

— Недурно тут у вас, — заметил он. — Просторно, свежо… — не удержался и начал новый виток. — Собственно, и тут работают разные люди — врачи, нянечки, сестры. А в нянечках, как известно, большая нужда, чем во врачах. Почему бы Наташе…

— Хорошо, — Афиноген утомился стоянием у окна, своим бестолковым положением среди трех родных людей. — Хорошо, Олег Павлович, вы правы. Все обмозгуем, как положено, посоветуемся еще не раз. Хотя… вы сказали — нянечки требуются, в них нужда. Это плохо. Нужда в нянечках, в станочниках, в людях низкой квалификации. Беда.

— Да, да, все хотят, представьте, учиться, хотят заниматься умственной работой.