Привет, Джули!

Я пошел домой и попытался обо всем забыть, но меня не оставляла мысль: «А не должен ли я был влезть к ней на дерево? Принесло бы это какую-то пользу?»

Я собирался позвонить Джули и сказать, как мне жаль, но так и не сделал этого. Это было бы слишком, ну, я не знаю, странно.

На следующее утро Джули не пришла на автобусную остановку, и на обратном пути из школы я ее тоже не видел.

А потом вечером, прямо перед ужином, дедушка позвал меня в гостиную. Не сам позвал. Нет. Он попросил маму сделать это.

— Я не знаю, в чем дело, милый, — сказала она. — Может, он просто хочет получше узнать тебя?

Здорово. Этот человек жил здесь уже полтора года, но именно сегодня решил узнать меня получше. Но ведь я не мог отказать ему.

Мой дедушка довольно крупный мужчина с мясистым носом и зализанными назад волосами. Он носит спортивный костюм, и я никогда не видел на нем щетины — он бреется трижды в день. Это его главное занятие днем.

Руки у него тоже мясистые. Это особенно заметно, если посмотреть на его обручальное кольцо. Он никогда его не снимает, и хотя мама говорит, что так и должно быть, я думаю, чтобы его снять, дедушке пришлось бы отрезать палец.

Когда я подошел к нему, эти большие руки, сложенные вместе, покоились на газете у него на коленях.

Я сказал:

— Дедушка, ты хотел меня видеть?

— Садись, сынок.

Сынок. Все это время он не хотел знать меня, а теперь «сынок»? Я сел в кресло напротив него и стал ждать.

— Расскажи о твоей подруге, Джули Бейкер.

— Джули? Она не совсем моя подруга!..

— Почему? — спросил дедушка очень спокойно, словно знал ответ.

Я начал объяснять, но потом задумался и спросил:

— А почему ты спрашиваешь?

Он развернул передо мной газету, и я только сейчас понял, что вся первая полоса посвящена Джули Бейкер. Там была огромная фотография: она сидела на дереве, окруженном пожарными и полицейскими, и еще несколько маленьких фотографий, разглядеть которые я не мог.

— Можно я посмотрю?

Дедушка поднял газету так, чтобы я смог разглядеть статью.

— Почему она не твоя подруга, Брайс?

— Потому что она... — Я потряс головой и сказал: — Просто ты не знаешь Джули.

— Я бы хотел узнать.

— Почему?

— Потому что она очень сильная личность. Почему бы тебе как-нибудь не пригласить ее?

— Сильная личность? Дедушка, ты не понимаешь. От нее одна головная боль. Она всезнайка, выпендрежница, да еще и жуткая прилипала!

— Так, значит?

— Именно! Именно так! Она преследует меня со второго класса! Дедушка нахмурился, посмотрел в окно и сказал:

— Они живут здесь так давно?

— У меня такое чувство, что они все родились здесь! Он нахмурился еще больше, снова перевел взгляд на меня и произнес:

— Знаешь, не всем так повезло с соседками.

— Тогда они счастливые люди!

Дедушка долго и пристально изучал меня. Я спросил:

— Что?

Но он не ответил. Просто продолжал рассматривать меня, но я больше не мог этого выносить — я отвел взгляд.

Я понимал, что это мой первый настоящий разговор с дедушкой. Его первая попытка заговорить со мной. Но интересен ли я ему? Нет! Он хочет знать о Джули!

Просто встать и уйти я не мог, но мне жутко хотелось поступить именно так. Но я почему-то знал, что если сделаю это, он больше никогда не заговорит со мной. Даже соль не попросит передать. Так что я сидел словно на допросе с пристрастием. Он злится на меня? Но за что? Я ведь не сделал ничего плохого!

Когда я снова посмотрел на дедушку, он протягивал мне газету.

— Прочти это, — сказал он. — И отбрось все предубеждения.

Я взял газету, а дедушка снова уставился в окно. Я понял, что должен уйти.

Я жутко злился, поднимаясь к себе в комнату. Хлопнул дверью, плюхнулся на кровать и бросил газету в ящик стола. Будто мне нужно знать о Джули Бейкер что-то еще!

За ужином мама спросила меня, почему я такой нервный, и постоянно поглядывала на дедушку. Соль и этот вечер дедушке не понадобилась, и это хорошо, потому что я мог ненароком просыпать все на него.

Сестра и папа, как всегда, были заняты. Линетта выбирала изюм из морковного салата, а потом долго стаскивала кожу с куриных крылышек. Папа тем временем завел тоскливый разговор о политике и управлении.

Его никто не слушал, и на этот раз мама даже не притворялась, что слушает. И она впервые не пыталась убедить Линетту, что блюдо гораздо вкуснее, если ничего из него не выковыривать. Мама не сводила глаз с меня и дедушки, стараясь понять, что между нами произошло.

Не то чтобы на меня это сильно подействовало. Да и в конце концов, что я ему такого сделал? Ничего. Абсолютно. Но он, похоже, так не считал. Поэтому я старался почти весь ужин на него не смотреть. А потом я решился.

Он все так же изучал меня. Но взгляд был не злой или серьезный, а мягкий. Какой-то отеческий. Меня это жутко удивило. Да что с ним такое?

Больше я на него не смотрел. И на маму тоже. Я просто уткнулся в свою тарелку и притворился, что слушаю отца. При первой же возможности я извинился и ушел в свою комнату.

Я собирался позвонить моему другу Гэррету, как делал всегда, когда меня что-то беспокоило. И даже набрал номер. А потом просто повесил трубку.