Привет, это я (СИ)

Его член упирался ей в промежность. И будь проклято это переполненное огнём тело, которое только хотело прижаться к нему сильнее.

— Тише, — он нежно поцеловал её в щеку и подул на увлажнившуюся кожу. — Ничего не будет.

Драко чуть-чуть прикусил её за подбородок, приподнимая его пальцами.

— Не бойся.

Он двинулся. Точно двинулся своим высокомерным умом. Интересно посмотреть, что ответила бы загнанная в угол лань, когда возбуждённый охотой лев, взъерошенный и дикий, сказал бы ей: «Не бойся».

Не бойся умирать, ты сгинешь от лап самого совершенного хищника в мире. Твои потроха станут травой, на которую он ляжет, разорвав глотку очередной глупой и доверчивой идиотке.

Он был так сильно возбуждён, что мог бы, наверное, довести её до конца прямо через одежду. Интересно, какой он там. Она бы посмотрела. О да, она бы рассмотрела его всего, капая горячей слюной на пол.

Свитер сложился гармошкой у её горла, а длинные пальцы сдвинули ткань мягкого лифчика, открывая своим губам твёрдый сосок. Зубы сомкнулись на чувствительной вершинке, и он толкнулся бёдрами между её раздвинутых ног.

Чувствуй. Чувствуй его, маленькая красивая сучка. Сунуть бы тебе его в рот, намотав на кулак густые волосы. Посмотреть, как обхватят твои опухшие губы твёрдую плоть. Ты была бы хороша. Очень. Также, как сейчас. Раскрытая полностью. Так-идеально-ему-подходящая. Блять.

Её грудь увлажнялась всё больше от глубоких и мокрых поцелуев, а Гермиона стреляла себе в висок. Отрубала голову. Затягивала петлю. Прощалась с жизнью, не написав завещание.

Она позволит и умрёт. В этой гонке она заведомо была проигравшей стороной.

И она сама пришла, чтобы принять поражение.

Малфой просунул одну руку между их слившимися телами, второй сжимая в кулак ткань несчастного лифчика. Он приподнялся, перестав вжиматься пахом в её лоно, приспустил с одной стороны узкие джинсы и обвёл пальцами очертания тазобедренной косточки, продвигаясь всё ниже. Он толкнул руку под ткань и стянул джинсу на столько, на сколько позволяли её раздвинутые колени. Гермиона не видела ничего, кроме слабых очертаний его лица, но всё чувствовала, прикрыв глаза от стыда и смущения. Малфой немного поддался вперед, а его рука скользнула по животу и кончики пальцев уже забрались под краешек тонкого белья. Наполненные ужасом глаза распахнулись, и она схватила его за предплечье, делая слабые попытки вырваться.

— Убери руки, — хриплым, ломающимся от возбуждения голосом приказал он и прикусил ей губу.

Гермиона ослабила хватку, но не разомкнула пальцы, чувствуя, как он спускается всё ниже. Как преодолевает последние границы, как ломает последние стены между ними. Еще один жалкий сантиметр, и он будет знать о ней больше, чем кто-либо ещё. Она не была невинной девицей на выданье, но её единственный за всю жизнь партнёр никогда не касался её там.

Никогда не смотрел. Не знал вкуса. Понятия не имел, какая она.

И вот Малфой. Их отношения трудно назвать даже приятельскими, а его рука толкается между её раздвинутых ног. Она позволяет больше, чем могла представить. Хочет больше, чем должна хотеть с ним.

И она отпускает. С трудом сдерживая подступающие к глазам слёзы, убирает свою руку, отбросив её безвольной конечностью на диван.

Ёбаный пиздец. Мерлинов конец. Она была такой мокрой, что ткань трусов пропиталась насквозь. Низкий, истинно мужской стон разлился ей в шею, пока пальцы, протяжно и смакуя каждый влажный миллиметр, двигались всё ниже. Глубже. Горчее. Дурацкие джинсы сковывали движения, держали в тугих тисках, соединяя два тела в одно. Господи, что это. Помоги. Скажи, что делать теперь. Какая преисподняя их теперь ждёт.

Давящая теснота и её разгорячённая плоть расщепили на атомы его последнее самообладание. Он больше не мог держаться. Он разомкнул руки на своей шее.

И выдохнул. Гермиона вцепилась в широкие плечи, каждый мускул которых был напряжён до предела. Стоны с шипением прорывались сквозь зубы, когда его палец легко скользнул внутрь.

Да…

— Блять, Грейнджер, — с этими словами он сделал несколько неторопливых движений, просовывая руку чуть дальше, и натягиваясь, словно зверь перед прыжком.

Его стояк упирался ему в собственное предплечье, и единственным желанием было стянуть эти дебильные брюки и трахнуть её как следует, но он издевался над самим собой с каким-то необъяснимым мазохизмом. Тёрся сам об себя, как какой-то херов неудачник.

Он же обещал, что ничего не будет. Сказал это прямо в покрытое холодной испариной лицо. И когда же ты, Драко, стал так внимателен к собственным обещаниям? Ты знаешь, что она позволит тебе всё, что захочешь, но продолжаешь доводить её только пальцами, задыхаясь от задушенных стонов, рывками вырывающихся из её горла. Чёрт, она была просто прекрасна. Смущённая, но желающая его на столько, что эта борьба так чётко читалась в её лице и глазах, точно выражение которых он мог только представить. Он бы понял это, даже если бы зажмурился.