Читаем Привет, моя радость! или Новогоднее чудо в семье писателя полностью

– Лиза! Какое такое прикрытие? – взорвался Константин. – Какая работа? Работа была раньше, в кабинете за компьютером, а сейчас это… это… Вы понимаете, что это, в конце концов, опасно! Неужели вы думаете, что мы просто так, как утки, всем выводком сможем проникнуть в пентхаус? Мимо видеокамер и постов охраны? Это даже не смешно…

– Остынь! Остынь, заклинаю тебя! – взмолился Дед Мороз и замахал руками. – Конечно, ты прав, дети должны остаться в машине. Не спорьте, малыши, не спорьте! А мы с тобой, ты, уголечек мой пламенный, и я, пойдем за посохом, договорились?

Константин тяжело вздохнул и, подумав, ответил:

– Нет, Мороз Петрович, я попытаюсь пробраться туда один. Вам рисковать нельзя. Никак нельзя. Вы представляете, чем это все может обернуться? Вас арестуют, или Хмуров что-то наколдует, и тогда… Исправлять уже будет нечего и некому, понимаете? Оставайтесь, оставайтесь здесь, с Жанной и детьми. А если я не вернусь, пообещайте, что попытаетесь спасти Бедокура.

Услышав это, Лиза сложилась пополам и, уткнувшись носом в колени, хотела было заплакать, но, вспомнив, что настоящие авантюристы так себя не ведут, передумала и, тихо всхлипнув, сказала:

– Папа, ты не волнуйся! Когда я вырасту, то обязательно стану писательницей и допишу твою книгу! Не сомневайся… Да-да…

Константин одобрительно покачал головой и, растягивая уголки губ как-то неравномерно и немного вниз, попытался улыбнуться.

– Вы придумали, что скажете охране? – Миша быстро вернул разговор на блестящие, проложенные над краем обрыва, рельсы. – Ведь надо будет как-то объяснить ваше появление. К сожалению, пропуска у вас нет… Да и паспорт вам показывать не стоит…

Вновь воцарилась оглушительная тишина, и вскоре стало казаться, что от быстро сменяющих друг друга мыслей автомобиль может самостоятельно завестись и поехать, куда фары глядят. Вдруг, ударив себя по лбу, Дед Мороз возликовал:

– Да что же мы головки-то свои ломаем! Черненькие да кудрявенькие, светлые да пряменькие! Я же говорил, рукавицам моим все замки верят, и не только! Не только!

Смеясь и что-то негромко приговаривая, волшебник достал из бардачка свои фирменные рукавицы, отороченные на манжетах белоснежным мехом.

– Постойте, я не понимаю! – занервничал Константин. – Мне что, прикажете каждого охранника по макушке в них гладить, уговаривая пропустить?

– Настоящий писатель! Фантазер! – добродушно отозвался Дед Мороз и, надев рукавицы, добавил: – Дайте-ка мне, дети, лист бумаги и перо чернильное, да пожирнее – письмо писать буду! Настоящее, сопроводительное.

Все изумленно переглянулись и на некоторое время застыли на обтянутых пурпурным бархатом сиденьях. Наконец Константин очнулся и, нырнув во внутренний карман пальто, протянул волшебнику блокнот и шариковую ручку.

– Подходит… – немного поморщившись, согласился тот и, оценивающе взглянув на автора, начал писать: – Я, Нарцисс Фантазеров, опытный садовник и цветовод, прибыл срочно для лечения растений, зеленеющих на верхнем этаже, в самой большой-пребольшой квартире…

Наверное, если бы Константин увидел нечто подобное в кино или на страницах романа, то разразился бы безудержным хохотом, но сейчас ему было совсем, совсем не смешно. Он не смеялся и когда перечитал написанное витиеватым округлым почерком письмо, и когда дочка на прощание заставила его надеть желтую с утиным козырьком бейсболку, и даже когда, миновав просторный холл, он, наконец, убедил себя подойти к высокому накачанному до мочек ушей охраннику.

«Как же все это глупо, наивно! Сейчас меня выгонят пинками, как сумасшедшего…»

Некоторое время Константин не решался, но затем неожиданно сорвал головной убор и одновременно с этим протянул сложенный вчетверо листочек бумаги.

Молодой человек усмехнулся и, словно горилла, большими несколько одеревеневшими пальцами принялся отгибать клетчатые, мелованные уголки записки. Наблюдая за этой мучительной процедурой, Константин хотел было попробовать объяснить все на словах и уже затянул первый какой-то неопределенный звук, который со временем, очевидно, должен был переродиться в слово, но…

– Господин Фантазеров, – неожиданно охранник сдулся и подобострастно наклонил голову. – Пойдемте, пойдемте скорее! Я вас провожу. Вы знаете, у нас и на первом этаже тоже что-то не в порядке. Сколько я здесь работаю… Да вот уже года три, а кактус вон там, в холле, так ни разу и не цвел! А в последнее время колючки стал терять и вообще позеленел как-то бледно… Может, радиация? А?

– Разберемся… – важно процедил Константин и, войдя в лифт, нажал на последнюю обведенную красным кнопку. – Не волнуйтесь, вылечим мы ваш кактус.

Двери закрылись, ярко освещенная кабина чуть присела и стремительно заскользила вверх. Охранник долго стоял перед растущим цифрами неоновым табло. «Двадцать восьмой», – наконец с тревогой пробормотал он и, о чем-то задумавшись, вернулся на пост. В холле было пустынно, сквозь панорамные окна виднелся массивный мост, оголившиеся кусты, постриженные в форме кубиков, и чудной красный автомобиль, неумело припаркованный у бордюра.

Перейти на страницу:

Все книги серии Капризы и странности судьбы. Романы Олега Роя

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века