Привет, святой отец!

Вход в полицию был окружен довольно внушительной толпой. Зеваки с любопытством глазели на «роллс» и на «черный ворон», ощущая весь анахронизм соединения этих двух машин. Когда появился я, прикованный к своей обезьяне, поднялся враждебный рокот. Перед тем, как мне подняться по лесенке, нас с гориллой расцепили, поскольку индивидуальные камеры фургона не вмещают больше одного, ну в крайнем случае полутора человек зараз. Как только меня отцепили, произошло кое-что неожиданное: раздался взрыв, и языки пламени стали лизать, обволакивать фургон. Огонь начал виться и в толпе, которая смылась со сверхзвуковой скоростью. Прохожие, зеваки, полицейские в форме и в штатском — все устремились в разные стороны, пытаясь побить рекорд на десять тысяч метров.

Я стоял как вкопанный около лесенки, думая, что же это все значит. Поскольку я задался этим вопросом посреди пылающего пожара, мои размышления быстро приобрели жгучий интерес.

— Ты ждешь метро или поджариваешься до хрустящей корочки? — проревел голос Берю.

Черт побери! До меня дошло, что этот внезапный пожар — маневр моего приятеля Александра-Бенуа. Как же он пришелся кстати!

Я выпрыгнул из фургона. Тачка Жирного была здесь, дверца открыта. Я бросился внутрь, не размышляя над тем, что этим я усугублю свою вину.

Жирный рванул с места, надо было видеть Берю, его кепку, надвинутую на брови, толстую задницу, распластавшуюся на сиденье. Бермуды, казалось, того и гляди лопнут на его ягодицах, стремящихся завоевать себе полную свободу.

— Ты болван, Жирный, — задохнулся я, — Подобные штуки будут тебе стоить Бастилии, я обвиняюсь в изнасиловании и убийстве!

— У меня был запасной резервуар с горючим в тачке, когда заявился этот зарешеченный фургон с камерами, я разлил эту настойку, оставив дорожки до дверей почты. Небольшая спичка в подходящий момент — и результат ты видишь?

— Куда ты меня везешь? — забеспокоился я, заинтригованный определенностью моего друга.

В самом деле, он вел, ни минуты не колеблясь, поворачивая налево и направо, как человек, знающий, куда ему надо и как туда проехать!

— Не лезь не в свое дело, у меня есть план. Мы едем на Крополь, — проворчал он.

Поскольку я не реагировал, онемев от удивления, он принялся рассказывать:

— Крополь — эта цитадель древних Афин, на скале высотой в 270 метров. Это старая крепость, где еще Писистрат имел дворец, была разрушена персами во время лидийских войн. В пятом веке до Рождества Христова Крополь, посвященный Афине, был украшен замечательными памятниками...

Он замолк...

— Что мы будем делать на Акрополе, Жирный?

— Там внизу ужасный паркинг. Мы сейчас загоним мою красотку на специальный участок, а сами сядем в туристический автобус. Не забывай, что прятаться всегда лучше всего в толпе.

— Ты производишь на меня впечатление человека, досконально знающего эту дорогу.

— Не беспокойся, мы с Бертой таскаемся туда каждый день. Не знаю уж, что за муха укусила мою благоверную, но этот Партемон — или как его — это ее слабость, с тех пор как мы сюда приехали. Она и сейчас там.

Я повернулся назад, ожидая увидеть полицейские мотоциклы, но все было спокойно.

Во всеобщей панике мое бегство удалось великолепно.

Спустя десять минут мы были у подножия Акрополя.

Берю маневрировал среди моря стоявших машин, нашел место и выпрыгнул из машины.

— Мы сейчас залезем в мой обычный автобус, я немного знаю шофера, отличнейший парень, я ему объясню, что ты мой приятель, которого я тут встретил, суну ему немного мелочи, чтобы он согласился тебя возить заодно.

Он обвел взглядом синие и красные автобусы, выстроившиеся у подножия горы.

— Наш — синий с бежевой полосой, вот тот! — сказал он.

Мы направились туда, он заглянул сперва в кабину, но шофера не было.

— Залезем внутрь! — решил мой доблестный сообщник.

Он открыл дверцу, поднялся по лесенке и остановился, внезапно онемев.

— Ну, чего ты? — спросил я.

Поскольку он не отвечал, я поднялся к нему. Зрелище редкого художественного качества предстало моему взгляду. Представьте себе, машина отнюдь не была пустой, как могло показаться снаружи. Там были двое. Эти двое растянулись в проходе автобуса. Одной из них была пассажирка по имени Берта Берюрьер. Вторым — шофер автобуса. Ввиду узости прохода эти достойные люди вынуждены были лежать в два слоя, причем шофер занимал верхнюю позицию. Похоже, он был эбертистом и занимался физическим самовоспитанием, пытаясь ползком взобраться на мощные отроги Бертиного тела. Он ерзал, негодяй! Туда-сюда, и еще постанывал! А доблестная Берта, всегда беспокоящаяся о том, как бы помочь ближнему, подбадривала его жестами и словами.

— Берта, во имя Зевса! — зарычал Жирный на франко-греческом.

Нежная супруга издала возглас удивления и приподняла свою одутловатую и раскрасневшуюся от наслаждения голову.

— Александр-Бенуа! — пробормотала она.

— Кончено, хватит! — загремели бермуды. — Могли бы остановиться, когда я с вами разговариваю!

Шофер разом прервал свою восторженную скачку и поднялся на колени.

— Мерзавец! — проревел Жирдяй. — Парень, которого я вовсю угощал сигаретами и давал царские чаевые!