Привяжи меня

Но каким бы невероятным ни было ощущение, кончить оказалось трудно. Стерлинг хотел этого, но сдаться полностью, сделать последний шаг, которого он так долго избегал, было куда труднее, чем он ожидал. Несколько долгих минут он изо всех сил пытался, балансируя на грани оргазма — глаза крепко зажмурены, бедра двигаются в такт руке Оуэна.

А потом, словно пощечина, его поразило — не нужно было пытаться, наоборот — нужно было перестать это делать. И как только он это понял, оно произошло; его яички подтянулись, ягодицы напряглись, и он кончил так быстро, что с губ сорвался крик. Он дернулся и ахнул, наслаждение было острее, чем он когда-либо испытывал, а пальцы Оуэна оставались внутри него, и к тому моменту когда все закончилось, у него было ощущение, что он пробежал пару марафонских дистанций, а потом сыграл четырнадцать периодов в бейсбол.

— Я могу встать, — наконец проговорил он заплетающимся языком.

— Когда захочешь, — отозвался Оуэн и вытащил пальцы, вызвав в Стерлинге ощущение потери и пустоты, которое прошло еще нескоро.

* * * * *

Оуэн действовал очень нежно и неторопливо в ту первую ночь — наверное даже еще нежнее и неторопливее, чем сам Стерлинг, но от этого чувства Стерлинга стали лишь глубже. Оуэн командовал; он с легкостью мог быть грубым или нетерпеливым. Но Стерлинг доверял ему, и он ни разу не сделал ничего, чтобы заставить Стерлинга об этом пожалеть.

Поэтому он очень, очень злился на то, что Оуэн отказывался с ним спать.

— Я сказал — четыре месяца, — отрезал тот, когда Стерлинг поднял тему в прошлый раз. — Что или кто создал у тебя впечатление, что долг саба ныть и спорить со своим Домом?

Тогда выговор заставил Стерлинга послушно опустить голову, но сегодня он был полон решимости заставить Оуэна услышать голос разума. Когда он шлепал Стерлинга, связывал, трахал его пальцами, плагами или дилдо, вынуждая задыхаться, доводя до слез от желания кончить, условие «никакого секса» выглядело ненужным и лицемерным.

Оуэн все делал сексуально; он мог заставить член Стерлинга встать одним словом, взглядом — и Стерлинг начинал представлять себя с членом Оуэна во рту. Они достаточно часто принимали душ вместе, чтобы Стерлинг знал, какой он — набухший, толстый, с влажной головкой, скользкий от мыла, — и хотел попробовать на вкус — боже, он хотел упасть на колени и, мать его, преклоняться перед ним, но Оуэн этого не позволял.

Стерлинг сидел на коленях, пытаясь дышать ровно и тихо, пока Оуэн переворачивал страницы книги, которую читал, прихлебывая виски. Привыкнуть к этому было нелегко; Стерлингу все время казалось, что его попросту игнорируют, и он начинал ерзать, рискуя вызвать в Оуэне раздражение, лишь бы завладеть его вниманием.

Но стоило ему в третий раз шумно вздохнуть, устраиваясь поудобнее, как Оуэн приказал ему одеться и, положив руку на поясницу, вытолкал за дверь.

После того как он с раскаянием — которое было искренним, потому что они не виделись с Оуэном целых четыре дня — упросил того позволить ему попробовать снова, Стерлинг научился любить такие вечера. Сев на колени рядом с Оуэном, он вдруг начал осознавать, что является такой же важной частью картины, как книга, выпивка и потрескивающий огонь. Даже больше — если постараться, в этом ожидании он забывал о своем нетерпении, и тогда рука Оуэна начинала гладить его по волосам или лицу, а на губах у того появлялась признательная улыбка.

Сегодня, прежде чем начать разговор, он дождался этого легкого прикосновения, зная, что сейчас Оуэн наиболее расслаблен.

Когда рука коснулась волос, он сделал глубокий вдох, полный решимости говорить как можно спокойнее и рассудительнее.

— Оуэн, мы можем поговорить, пожалуйста?

Оуэн ответил не сразу, но Стерлинг научился не находить в его молчании скрытых намеков на что-либо. Он терпеливо ждал, пока Оуэн дочитает страницу, заложит закладку и отложит книгу.

— О чем ты хотел поговорить? — спросил Оуэн.

— Может, вы все-таки подумаете о том, чтобы сделать исключение из правила касательно моего возраста, — начал Стерлинг. Он осторожно подбирал слова, не желая, чтобы разговор закончился, не успев начаться, потому что он не сумел правильно выразиться. — Пожалуйста, выслушайте. Я знаю, что у вас должны быть свои причины, но мне трудно их понять. Я старше восемнадцати, а это возраст согласия в любом штате нашей страны, и я знаю, чего хочу. Вы ни к чему не принуждаете меня… наоборот — это я пытаюсь вас уговорить. Но я хочу… мне нужно пойти дальше.

— Ты так и не понял, почему я на этом настаиваю? — Раздраженным щелчком пальцев Оуэн приказал ему встать. — Оденься и сядь туда.

Когда Оуэн был раздражен, Стерлинг почти машинально возбуждался еще сильнее. Он плавным движением встал и стал подбирать одежду. Подобный приказ был плохим знаком, но он по крайней мере означал, что Оуэн принимает его всерьез. Он надеялся на это.

Стерлинг натянул через голову футболку и сел в другое кресло.