Привяжи меня

— Верно, — Оуэн опустил глаза на книгу у себя у руках, копии которой лежали на столах перед большинством студентов. — А сейчас, пожалуйста, откройте страницу пятьдесят четыре, меня попросили посвятить это занятие двадцатому сонету. Признаюсь, я не очень хорошо его знаю, так что, возможно, мы все сегодня чему-нибудь научимся, собственно, для этого мы здесь и собрались.

В ответ на его попытку пошутить по залу прокатился смех. Первокурсники слишком нервничали, чтобы смеяться, второкурсники и третьекурсники слишком старались казаться хладнокровными, но к последнему курсу студенты расслаблялись и наконец немного привыкали к людям, от которых могло зависеть их будущее.

— Может, кто-нибудь прочитает сонет вслух, чтобы мы все имели представление о том, какова его идея, а потом мы разберем его на отрывки и посмотрим, что кроется между строк. Это Шекспир; мало кто мог вложить столько значений в на первый взгляд простые слова, и поскольку нас разделяют время и география, нам иногда трудно понять его юмор или разгадать намек, который бы показался совершенно прозрачным любому его современнику.

Оуэн оглядел аудиторию в поисках жертвы. Он не хотел, чтобы стихотворение испортили, поэтому никто из зевающих на задних партах не подходил, и он был не в настроении выслушивать, как кто-нибудь читает сонет наизусть, просто чтобы заработать оценку, поэтому он не стал ловить взгляды сидящих в первом ряду и тянущих руки. Он остановился на парне с умными глазами, когда вдруг голос Стерлинга прорезал шелест страниц и шум двигаемых стульев.

— Лик женщины, но строже, совершенней[2], — продекламировал Стерлинг, не глядя в раскрытую книгу перед собой; Оуэн задумался, когда это тот успел его заучить. Не было смысла его перебивать… иначе всем станет ясно, что Оуэн не контролирует ситуацию. Лучше пусть дочитывает.

Стерлинг склонился над столом, продолжая, и слегка расслабился, раздвинув ноги. На третьем катрене он поднял голову и встретил взгляд Оуэна, на его губах играла надменная улыбка, в глазах ясно горел вызов. Закончив, он ликующе ухмыльнулся.

— Спасибо, — сказал Оуэн и кивнул Стерлингу, проклиная давно почившего Шекспира и микробов, которые подкосили Шэйри. Целый час обсуждать стихотворение о любви одного мужчины к другому? Это ли не самая неловкая ситуация, которую только можно придумать…

Стерлинг прочитал сонет блестяще — чисто и выразительно, вкладывая в голос тоску и томление, скрывающиеся за каждым словом, и учителю в Оуэне было больно не признать этого, но он не мог уступить даже столь крохотную победу, если хотел выиграть войну.

«Твои нежный взор лишен игры лукавой,

Но золотит сияньем все вокруг…»

О боже, да. Глаза у Стерлинга сегодня прямо горели, но это был огонь злости.

— А теперь, кто мне скажет, какова самая очевидная интерпретация темы с точки зрения современного читателя?.. — Оуэн вопросительно вскинул брови. Шэйри говорила, что этот класс достаточно сильный и проницательный, и он надеялся, что по привычке или из желания произвести впечатление на гостя они постараются.

Парень, которого он хотел попросить прочесть стихотворение, поднял руку и, когда Оуэн кивнул, нерешительно сказал:

— Эээ, поскольку мы уже не так зациклены на традиционной ориентации, мы можем утверждать, что поэт хотел другого мужчину? Но не мог просто выйти и сказать об этом прямо, по крайней мере в те времена, поэтому он пытался убедить себя, что его вполне устроит дружба, хотя на самом деле это было не так, потому что он был по уши влюблен в этого парня.

«Да, уж ты-то точно не зациклен на своей ориентации», — подумал Оуэн, что было несправедливо — ведь он не мог с уверенностью утверждать, что этот студент — натурал. Он просто косноязычен.

— Это, конечно, самая распространенная интерпретация, — согласился он вслух, потому что не было смысла делать положение еще более неловким, чем оно есть, тем более что надежды на то, что Стерлинг будет молчать, было мало. — У кого-нибудь имеется своя версия?

Парень в шортах — да, неразумно, учитывая погоду — поднял руку и, не дожидаясь, пока Оуэн его спросит, сказал:

— Почему это обязательно должно означать, что он был извращенцем?.. В смысле — геем? — пояснил он, когда темноволосая девушка на соседнем месте поерзала на стуле и что-то пробормотала. — Люди постоянно пишут такое, и это не имеет никакого отношения к их реальной жизни. Например, Стивен Кинг. Мы же не утверждаем, что он охотник за приведениями или что-то в этом духе, просто потому что он пишет о монстрах, верно?

— Но монстров не существует, — возразила мисс Бауэрс, поворачиваясь к парню в шортах. — Кроме того, речь о Шекспире. В его сонетах полно намеков на гомосексуализм. С какой стати ему писать про это, если он ничего такого не имел в иду?

Стерлинг, до этого казавшийся скучающим, вдруг выпрямился и посмотрел на Оуэна.

— А вы что думаете, профессор? Шекспир был геем?