Приволье

— У въезда в Привольный насыпать курган, зарастить его ковыль-травой, как бы укрыть белой буркой, а на кургане поставить высокую бронзовую фигуру чабанской мамки с ярлыгой в руках, как символическую эмблему нашего степного края. Пусть эта женщина стоит на кургане и смотрит вдаль, пусть встречает и провожает всех, кто, проезжает по Ставрополью. Вот и об этом я поговорю с Караченцевым. Деньги у нас найдутся, это не проблема. Пригласим из Москвы — и в этом ты нам поможешь — знаменитого скульптора, и наша чабанка встанет у всех на виду — она того достойна. Не только у вас, а повсюду те чабаны, которые измерили своими ногами всю нашу степь, свое уже отходили, и теперь их заботу об овцах взяли на себя комплексы. А память о чабанах? Ее-то ничем не заменить, да и не следует заменять. В чабанском музее мы сможем собрать все, что относится к степному житью-бытью овцеводов, и сохраним для потомства.

Завтракая и разговаривая, мы незаметно обратились к текущим делам «Привольного», и Андрей с нескрываемой грустью в голосе поведал мне, как его «сосватали» директором.

— Сватовство было быстрым, — добавил он. — Меня вызвали в райком, Караченцев объяснил, почему Суходрева переводят на работу в райпарткабинет. Караченцев считает, что Артем Иванович — человек умный, думающий, но что хозяйство — не его стихия. Тут, при книгах, где дело касается лекций, бесед, семинаров, Суходрев будет как раз на своем месте. А ты, говорит, потомственный овцевод, становись директором. В краевых инстанциях вопрос о твоей кандидатуре согласован и одобрен. Сегодня в твоем присутствии примем решение бюро… Так в тот же день домой я вернулся уже директором «Привольного». Но, признаюсь тебе, до сих пор еще не знаю: если говорить о Суходреве, то он, это точно, сейчас на своем месте, а вот о себе этого сказать пока не могу.

— Очевидно, из скромности?

— Эх, если бы из скромности! — Андрей встал, как-то по-особенному поправил под поясом сборки рубашки, худой, стройный, загорелый. — Дело-то сложнее. Видишь, каким я стал джигитом. Некогда, брат, ни поесть, ни поспать как следует. Это я сегодня ради тебя завтракаю дома. Спроси мою Катюшу: неделями не заявляюсь домой. Спасибо тетушке Ольге — ночует у нас, когда меня нету, постоянно помогает Кате. Вот при Кате скажу: жалко мне ее, плохой получился из меня муж. Дома-то почти не бываю. И все дела, дела.

— Андрюша, я же дома не одна, — вновь покраснев теми же пятнами на серых щеках, сказала Катя. — Сейчас скучать мне некогда. А вот и еще прибавится семья, забот станет больше. Совсем будет весело.

— А почему мало бываю дома? — Андрей принял из рук жены стакан чаю. — Все эти так называемые новшества Суходрева надо было ломать, а сделать это оказалось не так-то просто. Многие привыкли к суходревской вольнице, разболталась дисциплина, не стало элементарного порядка. Я знаю, кое-кто в душе меня поругивает, называет диктатором. Дескать, и строг, и требователен. Но поверь мне, Михаил, без требовательности никак нельзя. А тут еще беда — Катюшин отец, твой дядя Анисим Иванович… Как с ним быть? Тесть он мне, все ж таки родич…

В детской послышался писк, похожий на мяуканье, и Катя, все бросив, ушла к детям.

— Катюше еще не говорил, а тебе скажу, — понизив голос, продолжал Андрей, — скоро расстанусь я с тестем, и будем мы вечными врагами. Но я не могу держать его дальше на должности управляющего. Ты видел, какое в «Привольном» развернулось строительство? Это уже комплекс новейшей модели, строится по проекту архитектора. К осени все будет готово, от соломенных кошар не останется и следа. Вот тогда вместе со старыми кошарами распрощаюсь и с тестем. Нельзя оставлять его на комплексе, не потянет, — добавил он, как бы желая, чтобы я с ним непременно согласился. — Нет у него сил, ни физических, ни душевных.

— А как на деле показали себя комплексы в других отделениях? — не без умысла спросил я, когда Катя вернулась. — Есть от них реальная выгода?

— Снова уснули малыши, — сказала радостная Катя. — Любят поспать.

— Вопрос, Михаил, непростой ты задал. — Андрей задумался, ладонями сгреб падавший на лоб чуб, откинул его назад. — Есть ли реальная выгода? Есть она или ее нету, а отступать назад нельзя. У нас нет пастбищ. Помнишь, в тот твой приезд дед Горобец проклинал меня? Забыл? А я хорошо помню. И теперь, когда прошло несколько лет, вижу: не зря так тревожился знаменитый чабан.

— Почему не зря?

— Была у него на то причина, — сказал Андрей. — И хотя старик о ней не говорил, а чутьем чабана чуял, что даже третье поколение тех овец, которые родились и выросли на приволье, для стационарного содержания, оказывается, пока что не годится. У них еще не выработались те гены и та наследственность животных форм, которые им нужны. Вот факты: у овец, которые содержатся на комплексах, но прародители которых выросли в степи, шерсть длинная, густая, однако в ней нет необходимой волокнистости, а мясо не имеет привычного запаха и вкуса баранины.

— Почему же? — спросил я.