Приволье

— Почему же? Я предполагал…

— Чего предполагал? — перебила меня круглолицая. — Предполагать все можно. Как это говорится: человек предполагает, а бог располагает. Да ты что, аль малый ребенок? Разве тебе неизвестно, через почему матеря плачут? Через потому, дорогой товарищ, что невесточка да сыночек довели ее до этих горьких слез.

— Что же у них произошло? — поинтересовался я. — Она же ехала такая радостная, такая веселая. Что случилось?

— Ты, парень, извиняюсь, кем доводишься Раисе Никитичне? — не отвечая, спросила круглолицая, и ее налитые, щедро попудренные щеки еще ярче зацвели в улыбке. — Может, племянничком? Али каким дальним родственничком?

Не зная, как бы попроще и попонятнее объяснить, кто я и почему приехал в Алексеевку, я сказал, что мы встретились с Раисой Никитичной случайно, на том самом грузовике, на котором она приехала на свадьбу, и все.

— Все? — переспросила круглолицая, недоверчиво поведя черной бровью. — Тогда на кой кляп тебе знать, что и как произошло в чужой семье? Дело-то обычное, житейское. Чего приехал дознаваться? В нашем селе всякое бывает. Тому пример — моя соседка Глаша. Надысь выгнала из дому законного муженька. Так турнула за порог, что он, сердешный, еле-еле удержался на ногах.

— За что же она его так? — участливо спросил я.

— За изменщество. — Пунцовея щеками, круглолицая рассмеялась. — Чтоб не бабничал, не шаблался по вдовушкам, как шкодливый кот. Он, признаться, и ко мне тоже подслащивался, кобелюка! Но не на такую напал, я в этих шалостях строгая!

— Ну, а сын и невестка за что же обидели мать? — Я снова вернулся к тому, что меня беспокоило. — Не могли же они так, ни с того ни с сего, довести такую веселую женщину до слез?

— Выходит, смогли. Сумели, ироды!

— Надо полагать, на то была какая-то особая причина?

— Причина известная — жадность, — ответила круглолицая и покачала головой. — Веришь, удивляюсь: и как это при нашей теперешней жизни то зло все еще сохраняется в душе человека? При старом режиме, при царях или капиталистах, — там понятно. Наша же власть как старается изничтожить в людях жадность, чтоб они навсегда освободились от этой заразы! А она существует в крови. У нас же с детства — еще в пионерах и комсомолах — прививают людям доброту да щедрость, а полностью изничтожить ту пакость — жадность — не могут. Живуча, сатанюка! Подумать только, ить и невестка Раисина, Валентина, и сынок ее, Алексей, тоже были и пионеристами и комсомолистами. Так откуда у них жадность взялась? Кто их мог начинить ею и когда? Вот чего я, простая баба, понять никак не могу. Жизня наша зараз как называется? Разветвленный социализм…

— Развитой, — вежливо поправил я.

— Все одно — развитой или разветвленный, а жадность в человеке изжить не можем. А изжить, изничтожить ее надо, потому как она нам не попутчица.

— Чем же они мать обидели?

— Опять — двадцать пять! — воскликнула круглолицая, упершись в бока сильными руками. — Что да как? А сам-то ты кто таков? Из милиции, да? Переодетый следователь? Так? Угадала?

— Совсем не так.

Пришлось рассказать о себе и о цели моего приезда в Алексеевку. И тут круглолицую с ее напудренными щеками словно бы подменили. Узнав, что я из Москвы, она заулыбалась еще ласковее, заговорила необыкновенно любезно и даже назвала свое имя — Маруся. Приглашая меня войти в хату, Маруся как бы между прочим пожаловалась на свое одиночество: ее единственная дочь в прошлом году поступила в учительский институт и домой еще ни разу не приезжала.

— А институт близко, в Пятигорске, — сказала она. — Могла бы приехать на автобусе. Нет, не едет, забыла про свою мать.

— Маруся, а где же ваш муж?

— Где! — она махнула рукой. — Мы разошлись. Конечно, по-хорошему, без скандала, по-культурному. Признаться, осточертели один другому, а через то и разбежались в разные стороны от греха. Да и ревнивый он был до ужастев! В зеркало не смотри, к пудре не прикасайся. А я же женщина, не могу же опуститься. А он чуть что — в ревность кидается, кулаки поднимает. Где он зараз — не знаю, да и знать не желаю. — Она открыла вторую дверь. — Проходи, проходи в горницу. И чего сразу не сказал, что из Москвы? Это же только подумать — из Москвы! Аж не верится. Позавидуешь счастливым людям — в Москве живут. А мне в ней еще не довелось побывать, да, видно, уж и не доведется. В телевизоре вижу ее, когда показывают, смотрю и глазам своим не верю: неужели вправде существует на земле такая красотища!.. Ну, садись к столу, москвич. Как тебя по имени? Миша? Красивое имя… Хочешь, Миша, чайком попотчую с вареньем. Отчего же не надо? Надо! У меня есть газовая плитка, баллоны привозят, все кипит и варится мигом. Повремени секунду, зараз поставлю чайник. А где же твой шофер? Его тоже надо попоить чайком. Зараз позову. Он тоже москвич?

Не дожидаясь ответа, она вышла из хаты, чтобы позвать Олега, и вскоре вернулась, сказав:

— Спит, да так сладко, что жалко стало будить. Пусть поспит.