Привычка к творчеству. Сделайте творчество частью своей жизни

К примеру, есть у меня навязчивая потребность требовать от своих танцоров доказательства преданности мне и моим проектам. И вот я постоянно сверяю их рабочие привычки со своими, чтобы убедиться, что они одинаковы, с дотошностью сыщика фиксирую все детали: вовремя ли они пришли на репетицию, успели ли разогреться, готовы ли они с удвоенной силой отдаться репетициям, когда что-то не удается? Появляются ли у них новые идеи и готовы ли они ими делиться или просто ждут, когда я принесу все в клювике? По такому внутреннему контрольному списку я оцениваю степень вовлеченности других. Я не хочу, чтобы они просто принимали участие в моем проекте, мне нужна безоговорочная преданность делу.

К себе я отношусь не менее строго. Я всегда проверяю степень своей вовлеченности в тот или иной проект, стараюсь погрузиться в него больше других. А иногда и танцую, примеряя на себя ту или иную роль.

Вникнув в суть происходящего, я отхожу в сторону и превращаюсь в королеву отрешенности. Причем отхожу так далеко, что становлюсь зрителем. И вижу нашу работу так, как увидит ее публика: по-новому, свежо, беспристрастно. В театре я часто спускаюсь в зал и смотрю, как танцоры репетируют. Если бы я могла наблюдать их с еще большей дистанции – выйдя за пределы театра, с улицы, то я бы это сделала. Такая беспристрастность нужна мне для понимания своей работы.

Это естественный импульс. Я выросла в предгорьях Сан-Бернардино, в малонаселенной местности, где не с кем было поговорить: не было ни соседей, ни товарищей по играм. Я смотрела фильмы в передвижном кинотеатре с большого расстояния. Я даже отдалилась от своих младших братьев-близнецов и сестры. Они жили в одном конце дома, а я в другом – никто и ничто не мешало мне заниматься своими делами по собственному расписанию. Тут можно заметить, что моя отрешенность – следствие образа жизни, и поэтому она составляет часть моей творческой ДНК. Я родилась с ней, и она полностью вошла в мою плоть и кровь в последующие годы.

Было ли так с самого начала? Кто знает… Мать рассказывала мне, что в роддоме я постоянно кричала и вопила, пока медсестры не нашли способ меня утихомирить – оставить одну в коридоре, где я могла наблюдать за происходящим вокруг. Меня это успокаивало мгновенно. Даже в таком возрасте я не хотела оставаться внутри пространства, заполненного людьми. Мне хотелось быть снаружи и наблюдать.

За годы эта дихотомия (вовлеченность – отрешенность) стала моим рабочим шаблоном. Я всегда вникаю во все детали работы. Полностью отдаюсь шлифовке каждого ее аспекта. И в то же время могу отойти назад, чтобы узнать, как смотрится постановка со стороны, будет ли понятна неискушенной публике. Не вовлекаюсь настолько, чтобы потерять в деталях главную мысль. Это инь и ян моей жизни: нырнуть – вынырнуть, нырнуть – вынырнуть.

Таким я видела мир, это был мир человека скорее близорукого, нежели дальнозоркого. И в нем я жила.

Однажды мне в руки попала книга Карла Кереньи «Дионис», и я открыла для себя более глубокий смысл своей двойственности. Вовлеченность и отрешенность описывали то, как я работаю, но не объясняли, почему я делаю именно так. Меня всегда раздражало, что в моих танцах не было повествования, а когда я попробовала добавить «смысловую нагрузку», он вышел слабым и невнятным. Почему так получилось? Почему одно мне удавалось, а другое не очень? Ответ нашелся у древних греков и заключался в двух словах – ζωή (зоэ) и βίος (биос), используемых для обозначения двух соперничающих между собой сил природы, которые я в себе ощущала.

И «зоэ», и «биос» по-гречески означают «жизнь», но эти слова вовсе не синонимы. «“Зоэ”, – пишет Кереньи, – значит жизнь вообще, без каких-либо характеристик». «Биос» же – определяет какую-то конкретную жизнь, дает ее характеристики, позволяющие отличить одно живое существо от другого. «Биос» является корнем греческого слова «биография», а «зоэ» – корнем слова «зоология».

Не будет преувеличением сказать, что их разделяет огромная пропасть. Внезапно два различных состояния сделались понятными для меня.

Зоэ – это вид Земли из космоса. Вы получаете представление о жизни вращающейся планеты в целом, но не об отдельных живых существах, живущих на ней. Биос означает резкое пике вниз с борта спутника-шпиона, сближение со сценой, на которой развиваются события, и наблюдение за деталями. Биос отличает одну жизнь от другой. Зоэ описывает все в целом.

Биос включает в себя понятие смерти, обозначая, что каждая жизнь имеет свое начало, середину и конец, свою историю. Зоэ, по мнению Кереньи, «смерть к себе не подпускает – она длится бесконечно, как вечная жизнь».

Биос и зоэ отличаются друг от друга так же, как отличается божественное от мирского. Божественное искусство вдохновляется зоэ, мирское – биос.

Понятно, что это всего лишь слова, но они четко описывают основу моего творчества. Рассмотрев через призму этих слов творчество своих кумиров-хореографов, Роббинса и Баланчина, я обрела новый взгляд.