Привычка выживать (СИ)

- Не думал, что тебя так сильно заденет это шоу, - выдавливает Хеймитч с опаской. Ему страшно представить реакцию стоящего перед ним гения на самую безболезненную фразу, но он не может сдержаться. Он действительно удивлен тому, как на самом деле относится Бити к формальности вроде интервью, когда вокруг творятся другие жуткие вещи.

- И я не думал, - внезапно отвечает Бити, и умолкает.

У всякого человеческого терпения есть предел.

…

Пит старается относиться ко всему происходящему спокойнее, но он не так сильно погружен в собственные проблемы, чтобы не удивляться абсурдности всего происходящего. Хеймитч прокрадывается на четвертый этаж в банном халате, и, выходя из кабины лифта, едва не распластывается на ковре. Будто ожидая автоматной очереди в честь своего появления.

- Хеймитч? – Пит не знает, что и говорить, и молча ждет, когда бывший ментор примет вертикальное положение, охая и вздыхая от натуги. При всем при этом, Пит уверен, что Эбернети трезв.

- Они все здесь сумасшедшие, - говорит между тем бывший ментор и затравленно озирается. – Где Джоанна?

Джоанна поднялась сегодня ни свет ни заря, взяла под руку ничего не соображающую со сна Эффи, парочку запуганных стилистов и отправилась выбирать наряды для шоу. Вид у нее при всем при этом был очень загадочный, да и молчаливость, прежде ей не свойственная, порядком щекотала нервы тем, кто давно ее знал. Услышав короткий содержательный ответ, Хеймитч морщится.

- Чего ты от нее хотел? – интересуется Пит. – Я могу все передать.

Эбернети тоже не слишком-то молчалив. Но и он ограничивается загадочным взглядом и предложение капитолийского переродка игнорирует. Затем запахивает банный халат сильнее, и спрашивает, могут ли их всех сводить здесь с ума с помощью какого-нибудь газа, не имеющего цвета и запаха. Пит пожимает плечом, и тоже озирается.

Атмосфера общей нервозности начинает постепенно передаваться и ему.

…

Когда Энорабия обнаруживает гения, сидящим на кухне с початой бутылкой и без светящегося экрана планшета, она с трудом подавляет в себе желание убедиться в том, что перед ней – прежний Бити, а не переродок, созданный Капитолием взамен сломавшего. Она ничего не говорит, подходит к холодильнику, чтобы проверить его содержимое, как поступают абсолютно все, заходящие на кухню, и, как и все, убеждается в том, что в нем нет ничего интересного. Приходится признать, что открывание непрозрачной дверцы – своего рода ритуал посвящения, и каждый должен его пройти.

К столу Энорабия возвращается вместе с пакетом сока.

- Ты здесь сидишь целый день, - говорит отстраненно.

- У меня выходной, - отвечает Бити без всякого выражения. Его очки валяются на столе, и без очков выглядит очень молодым, очень незнакомым и очень печальным.

- У тебя не бывает выходных, - фыркает Энорабия и устраивается на стуле, вскрывает пакет сока, наполняет им прозрачный стакан до половины. Остальную половину ее питья составляет алкоголь, которым Бити делится только потому, что у него не спрашивают разрешения.

- А у тебя нет ни одной свободной минуты в одиночестве, - парирует компьютерный гений с тем же безразличием. – Где твоя неугомонная подопечная?

- У нее урок рисования, - вторая закидывает ноги на свободный стул, пьет.

- Ты должна быть на тренировке, - следует ответ.

- У меня выходной.

Замкнутый круг. Они пьют, не чокаясь, думая о своем, и молчание становится похожим на саван, под которым и душно и жутко, но который нет никаких сил стянуть со своего одеревеневшего тела.

- Просто мы устали, Вольт.

Вольт морщится, как от зубной боли.

- Сейчас ты должна добавить, что скоро все закончится, - Энорабия пожимает плечом, но все же соглашается. – Хотя мы оба знаем, что ничего не закончится. Ни после шоу, ни после того, что будет после шоу. Это никогда не закончится, и, быть может, продолжится даже тогда, когда мы все умрем. Или нас убьют. Или мы еще кого-нибудь убьем. Игры будут всегда, чертовы игры, от которых нет спасения.

- И все-таки, - вторая делает еще глоток. – Скоро все закончится.

И не смеется.

- Почему ты так много думаешь об этом интервью? – Бити бросает на нее укоризненный взгляд, и Энорабии приходится ответить на незаданный вопрос. – Иногда Каролину невозможно заставить молчать. Она говорит и говорит, и ты либо слушаешь ее, либо сначала сопротивляешься, а потом ломаешься и слушаешь ее. Меня нелегко сломать, - добавляет не без бахвальства, - но меня сломали задолго до того, как она прицепилась ко мне, как банный лист. Так ты ответишь, почему так много думаешь о каком-то чертовом интервью? За него даже баллов не дадут, наверное.

- Во мне внезапно появился дух соперничества.

Объяснение так себе, но сойдет для темных времен.

Джоанна Мейсон может подкрадываться к своим жертвам незаметно, когда хочет.