Привычка выживать (СИ)

Китнисс отступает от запертой двери. И от Пита, соответственно, тоже. Не сводит с него напряженного взгляда, ожидая чего угодно. Пит, представляя разом все альтернативные окончания своих кошмаров, тоже делает шаг назад и даже разводит руки в стороны, пытаясь показать ей, что не намерен нападать, хотя сам не может быть ни в чем уверен.

- Меня просили держаться от тебя подальше, - говорит Китнисс, по своему-то расценивая его поступок. – И вот я здесь, на крыше, с запертой дверью, одна. Думаешь, я когда-нибудь научусь слушать старших?

По крайней мере, она говорит с ним. И в голосе ее нет страха. И взгляд у нее такой, что Питу впору самому начать опасаться за свою жизнь.

- Нас Игры ничему не научили, - отвечает с усмешкой. – Куда там наставлениям старших.

Им сложно расслабиться. Китнисс помнит, как он сказал ей, что убивает ее каждую ночь. Эти слова – или уже только эхо этих слов – до сих пор звучат в ее голове, хотя она не хочет их больше слышать. Ей немного холодно; они стоят на крыше, на открытом пространстве, вместе со своим прошлым и своим настоящим, словами и воспоминаниями, старыми постановочными поцелуями, признаниями на камеру и редкими откровениями наедине, с охмором и всем, что должно было быть предано забвению. Наверное, умей они отпускать все, что было, они сумели бы почувствовать себя свободнее, но они не умеют, и малейшие детали их общего прошлого становятся кирпичиками в стене непонимания, разделяющего их.

- Думаешь, если бы не было Игр, все сложилось бы иначе? – внезапно спрашивает Китнисс, и сама пугается того, как странно ее вопрос звучит. Прежде она старалась не думать о том, как жила бы сейчас, не прозвучи имя ее сестры на Жатве. Любое альтернативное настоящее, она уверена, было бы лучше того, что у нее есть; Прим была бы жива.

Пит не удивляется. Он хочет разрядить обстановку, прислушиваясь постоянно к бесконтрольному механизму внутри себя. Он не хочет ее убивать. Не хочет причинить ей боли. Ни гнев, ни ярость не застилают ему глаза, и в голове не оживают голоса, приказывающие ему выполнить давний приказ. Здесь, на крыше, нет даже мертвого президента, здесь дышится свободнее, и все же он не чувствует никакой свободы. Китнисс рядом с ним. Не в кошмаре, в котором он убивает ее. Не во сне, в котором он ее теряет. Не в мыслях, которые он постоянно гонит прочь и по которым скучает, если они действительно уходят. Она рядом, и смотреть на нее кажется преступлением. Видеть ее, быть может, даже коснуться ее – но о таком он не может даже мечтать, как она не может мечтать о возвращении в мир живых своей младшей сестры.

Она рядом. Китнисс рядом.

Пит вспоминает Джоанну, которая говорила ему о жажде, о том, что он всего лишь хочет Китнисс Эвердин, но страх причинить ей боль заставляет его отрицать любое влечение к ней, и это влечение превращать в ненависть или безразличие. Тогда он смеялся, отвечал Джоанне, что она бредит, что этого просто не может быть, но тогда рядом была Джоанна, острая на язык, сверкающая наглыми глазами, целующая порой до крови. Теперь Джоанны рядом нет, и ее слова воспринимаются иначе, находя подтверждение своей правдивости в берущих верх ощущениях.

- Если бы не было Игр, - задумчиво тянет Пит, - я был бы выпачкан в муке, у меня горела бы щека, потому что меня только что опять ударила мать, и я бы ждал на ужин зажаренного кролика, подстреленного тобой, - он пытается ее рассмешить, и говорит, не задумываясь. Когда-то давно ему нравилось слышать, как она смеется. Лицо ее всегда разительно преображалось, были видны задорные веснушки. Давно? Он не помнит ее смех, но хочет вспомнить, хочет вернуться к той точке их общего прошлого, когда еще можно было что-то изменить.

Но она не смеется. Во взгляде ее появляется новый оттенок боли, она сильнее сжимает кулаки.

- Ты так сильно любил меня? – спрашивает она, и осекается. Когда-то давно – будто бы в другой жизни – ей самой пришлось отвечать на этот вопрос. Она помнит. Она неоднократно повторяла про себя его старые признания, сейчас уже потерявшие всякий вкус, будто истершиеся, как фотографии, которые слишком часто пересматривают перед сном.

Она помнит ответ, но не знает иного способа почувствовать себя живой.

- Любил, - говорит Пит спокойно. – Очень любил.

Он намеренно выбирает прошедшее время. Ну же, Китнисс, ты всегда была умной. Ты должна понять, что точка невозврата пройдена. Мы прошли ее не вместе, в разное время, с разными людьми и под давлением разных обстоятельств, но прошли. Мы не можем вернуться. Мы не должны возвращаться, тем более сейчас, когда перед нами, не связанными клятвами, не зажатыми тисками чужого приказа, нет никаких неоплаченных долгов.

Ты должна бежать от меня, потому что каждую ночь я убиваю тебя.