Привычка выживать (СИ)

- Хорошо, - ровным голосом отвечает Эффи, не отступая назад, - если ты хочешь говорить, говори со мной здесь, - и не надувает, как прежде, губы. С абсолютно прямой спиной Эффи устраивается за столом.

Лишь то, что она зла, зла где-то глубоко под слоем своего равнодушия, позволяет Хеймитчу немного расслабиться. Он ставит перед ней стакан сока и садится напротив, подбрасывает упаковку таблеток, и чего-то ждет. Не дожидается, и с тяжелым вздохом наклоняется в сторону допрашиваемой.

- Что ты делаешь с этими таблетками?

- Пью, - следует вполне логичный вопрос.

Мы хотим играть, зло констатирует Эбернети, но все еще держит себя в руках. Хорошо, мы немного поиграем.

- Для чего ты их пьешь, солнышко?

Они препираются. Эффи отвечает односложно, и Хеймитч вскоре звереет, и приходит в себя тогда, когда нависает над ее неподвижной фигурой, тряся злосчастной упаковкой перед ее лицом. У Эффи поджаты губы, она смотрит не на упаковку и даже не на Хеймитча, а куда-то прямо, полностью сосредоточившись на том, что видно ей одной. Мысленно Хеймитч считает до десяти.

- Эффи, - начинает ровно, - мне просто нужно кое в чем разобраться. Эти таблетки ты пьешь по расписанию, на них ничего не написано, и выглядят они как огромное количество любых таблеток от чего угодно. Ты просто сводишь меня с ума своим молчанием! Почему ты их пьешь?!

- Я не обязана обсуждать это с тобой! – внезапно вскакивает Эффи с места, и бросает взгляд на часы. – Просто отдай мне их.

- Настало время приема, не так ли? – вкрадчиво спрашивает Хеймитч и отходит в сторону. – Если ты не примешь их, что случится?

- Ничего. Отдай мне их, - Эффи сжимает кулаки, и подходит ближе. Она кажется бледной, глаза ее теперь лихорадочно блестят, и от прежнего равнодушия не остается ни следа. Она делает над собой огромное усилие, чтобы выдавить не с просьбой, а с ненавистью, - пожалуйста, отдай мне их.

Он больше не спорит. Отдает ей чертову упаковку и сжимает челюсти, заставляя себя смотреть, как трясущимися руками она отвинчивает крышку, как наливает в стакан воды. Ее поведение ставит его в тупик, он лихорадочно перебирает в уме все доступные варианты, и тоже начинает чувствовать отчаяние. Он много раз разглагольствовал об аде, в который все они, прошедшие через смерти близких людей, пытки и вечное ожидание каких-то положительных изменений. Ад здесь, и каждый справляется с адом так, как умеет. Или не умеет.

Эффи стоит неподвижно, упираясь руками в раковину.

- Мы никогда не были врагами, - Хеймитч делает шаг в ее сторону, но останавливается, боясь, что, как обычно, сделает все неправильно. – У нас нет причин становиться врагами теперь, - она не реагирует, и это настораживает, но ему приходится продолжать. – Просто ответь мне. Пожалуйста.

Наверное, сейчас бы было уместным извиниться перед ней, и не только за сегодняшний допрос. За их первую встречу. За все последующие за ней встречи, издевки и неуместные шутки. За то, что они все бросили ее здесь, в полном одиночестве, хотя шанс забрать ее все же был. За то, что о ней не вспоминали долгое время, только потому что никто не боялся за нее. Кем она была для них? Для Пита и Китнисс, быть может, она была чем-то большим, чем просто знакомая. Сам Хеймитч порой не видел в ней человека. Но разве не человек – более того, женщина, - оказалась перед ним, когда они с Плутархом открыли дверь ее камеры? И не она ли сейчас находится перед ним, бледная, будто обескровленная, и отчаянно нуждающаяся в защите?

- Эффи? – спрашивает Хеймитч вместо тысячи извинений, на которые не способен лишь потому, что он не тот человек, который может ее защитить. Он уже не смог защитить ее, он уже позволил ей сломаться и неумело воскресить себя. Он упустил свою возможность стать нужным ей хотя бы потому, что сам никогда ни в ком не нуждался. О том, во что он превратился из-за своего нежелания открываться перед кем-то, лучше не вспоминать.

Но Эффи молчит.

В голове мужчины звучит противный голос Мейсон, настойчивой и невменяемой Мейсон, которая никогда не может держать свой рот закрытым и изредка бывает чертовски проницательна. Он отгоняет ее слова, отмахивается от них мысленно, старается не обращать на них внимания, и с трудом находит единственное решение, на которое способен.

- Я знаю, что они до сих пор дороги тебе, - он умышленно не называет имен. – И я прошу тебя ответить не для себя. Им нужна помощь. Я пытаюсь им помочь. И в этот раз, - Хеймитч задерживает дыхание, прогоняя прочь все прежние слова, которые обязательно сказал бы ей, не случись с ней того, что случилось, - им нужна и твоя помощь тоже.

Он смотрит на ее поникшие плечи. На тонкие пальцы, отчаянно вцепившиеся в бортики раковины. И понимает, внезапно, почему отдал ей таблетки. Потому что в тот момент, с трудом выговаривая вежливую просьбу, впервые за долгое время, она была живой.

Кажется, какая-то часть его скучала по ней все это долгое, бесконечно долгое, время.

…