Привычка выживать (СИ)

- А Пита сделаем третейским судьей, - восклицает она и поворачивается всем телом к окну, у которого устроился наблюдатель, не участвующий в разговоре почти с самого начала, хотя пивший наравне со всеми остальными. – Пит?

Что-то в ее голосе кажется странным, и Питу приходится сделать усилие, чтобы сфокусировать свой взгляд на ней. Он не слышал ее вопрос, так же, как не слышал весь бесполезный треп, так сильно развлекающий этих двух пьяниц. Поэтому сначала он просто кивает, надеясь, что от него отстанут. Так и случается, хотя те взгляды, которые с настороженностью кидают на него оба заядлых спорщика, переставших резко спорить, немного раздражают. Пожалуй, эти двое, какими бы сумасшедшими и надоедливыми они не были, неплохо знают его самого. Знают, что мыслями он не здесь, хотя в этом они ошибаются.

Пит здесь, в этой маленькой комнате, но он не может не думать о маленькой светловолосой девочке с таким неприятным презрительным взглядом. И он не может отделаться от мертвого Президента, который поправляет в петлице белую розу, улыбается, и повторяет раз за разом одно и то же.

- В жизни каждого человека, Пит, однажды наступает момент, когда он жертвует собой ради тех, кого любит. Я пожертвовал собою ради своей единственной внучки. Ты должен понять меня, я спасал свою семью. Ты бы обязательно понял меня, потому что ты пожертвовал собою, спасая Китнисс Эвердин. Ты бы понял меня, если бы помнил, почему спасал Китнисс Эвердин. Но благодаря мне ты не помнишь этого. И я не стану перед тобой извиняться. Потому что ради спасения своей семьи я пожертвовал и тобой тоже.

Пит отвлекается на Джоанну с трудом, и пытается собраться с мыслями, чтобы понять, что она вообще от него хочет. У нее очень странный взгляд. Она берет его за руку и тащит в постель, целует в висок и с улыбкой, вовсе ей не свойственной, говорит, что всех их завтра ожидает важный-преважный день. Затем, подумав, добавляет следующее:

- Я положу на лопатки этого старого алкоголика, - и все будто бы становится прежним.

…

Но важный-преважный день начинается вовсе не с дуэли, которая обязана разрешить вопросы, возникшие на почве непонимания между двумя пьяными победителями прошлых Игр. Важный-преважный день начинается с безупречно одетой Эффи, которая бегает по комнатам, собирая своих чемпионов или поторапливая их собраться, и раздражает их своим звонким голосом, и своей кричащей одежной, и вульгарной прической, к которой, пожалуй, невозможно привыкнуть. В результате ее стараний чемпионы принимают пусть и потрепанный, но вполне сносный вид. Этого вполне сносного вида должно хватить для посещения больничной палаты, в которой Китнисс Эвердин лежит наподобие овоща, вся опутанная проводами, подсоединенная к включенным и постоянно пищащим приборам.

Джоанна, всю дорогу возмущающаяся своим присутствием в этой машине, заходит в палату к Китнисс первой и останавливается у спинки кровати. Морщит свой лоб, вздрагивает при виде иголок, изобилие которых заставляет думать о сходстве бывшей Огненной девушки с ежом. Мертвым ежом, если уж обрисовывать ситуацию максимально приближенно к реальности.

- Она сильно похудела. Она очень бледная. Она… как неживая, - замечает вполголоса и оглядывает своих спутников. Неприятное ощущение впервые поселяется в ней. Они приходят сюда, как на экскурсию, на эксклюзивную выставку, или как на кладбище, но в их руках даже нет цветов.

Хеймитч останавливается у изголовья. Выглядит он чертовски нелепо, на взгляд той же Джоанны, но она не решается заговорить. Он неловко, трясущейся рукой, едва ли не задевая провода, поправляет волосы лежащей неподвижно Китнисс. Глаза у него красные, и вряд ли это связано с бессонной ночью или нездоровым образом жизни. Бывший ментор смотрит на свою бывшую подопечную, как на святыню, с восторгом и стыдом. Чувство вины вновь укрепляется в нем, и беззвучные молитвы тому, кто давно не совершает никаких чудес, он проговаривает мысленно, раз за разом, веря и ненавидя всемогущее провидение за бездействие.

Пит останавливается возле двери.

Он не рисовал Китнисс Эвердин такой жалкой. Эти провода – все равно, что паутина, опутавшая ее, привязавшая ее намертво к земле. Она слишком бледная, почти восковая, и сложно поверить в то, что она все еще жива. Пита больше интересуют приборы, горящие тысячей лампочек, капельницы с бесцветными жидкостями, чем сама Китнисс Эвердин. Он заставляет себя всматриваться в ее лицо, изучать, как в первый раз, ее бесцветные губы, изгиб ее шеи, ее худую, неподвижную руку. Ее ногти выкрашены в черный цвет, и Пит почти равнодушно думает, что ее единственной оставшейся в живых команде стилистов позволено приходить сюда, приводить ее в состояние, в котором можно сниматься в роликах. Они всегда использовали ее, как трибута, как победительницу Голодных Игр, как Сойку-пересмешницу. Использовали ее кожу, делая ее идеальной для тех, кто будет смотреть на нее, как на идеал для подражания. Для них она – всего лишь оболочка, обертка, которая должна быть всегда готова для того, чтобы ее демонстрировать.