Привычка выживать (СИ)

Хевенсби разливает по пузатым бокалам коллекционный коньяк, Эффи приносит на подносе легкие закуски, и опять удаляется. Ее присутствие здесь вносит еще больше напряжения, потому что она не должна быть здесь, она не должна приносить подносы с едой в этот кабинет и улыбаться всем находящимся здесь так бездушно. Но она здесь, по своей воле или не по своей, сломанная и раздавленная жерновами революции, как наглядная иллюстрация того, какими могут быть уничтоженные изнутри люди.

Хотя кто в этой квартире не мертв изнутри?

- Предлагаю выпить за Китнисс, - улыбается Плутарх. – За ее волшебное спасение.

В улыбке и в словах его есть какой-то подтекст, и он не пытается его скрыть. Мужчины выпивают, молчат, затем еще выпивают, понемногу, так, как Хеймитч не привык пить, но и Хеймитч сейчас идеально вписывается в обстановку церемониального распития коньяка. Все это – лишь прелюдия к подлинной игре, и министр связи не утруждает себя слишком долгими приготовлениями.

- Вы же понимаете, что возращение Китнисс Эвердин должно пройти с еще большим пафосом, чем тот, с которым мы ее хоронили? – спрашивает он, близоруко прищурившись. Рассматривает на свет оставшийся в бокале коньяк, опять улыбается.

- Зачем ее вообще следовало хоронить? – не удерживается от вопроса Хеймитч.

- О, - Плутарх делает паузу. – Неудачная попытка самоубийства и последующая кома – плохой материал для шоу, совершенно неинтересный материал. Все это плохо бы повлияло на публику. Публика не любит затягивающихся концовок, - он сам себе порой кажется мерзким типом, но чаще всего мысли о морали не посещают его, когда впереди так много увлекательных событий. Хеймитч с трудом удерживает свое лицо невозмутимым, и даже завидует Питу, который действительно невозмутим. Будто охмор просто отключил в нем возможность поражаться каждый раз человеческой подлости. – Но теперь, когда она жива…

- Я хочу видеть ее, - говорит Хеймитч быстро, думая, что впредь такого шанса не представится. – Почему никто не сказал мне, что она жива? Почему никто не сказал мне, что она вообще не умирала?! – вопросы, полные боли и обиды, он задает против собственной воли.

- Кому – тебе? – жестко уточняет Хевенсби. – Не брат, не отец, не друг. Ментор, благодаря советам которого она оставалась жива. Бедная девочка, быть может, и видеть тебя не хотела…

- А какую роль в жизни Китнисс вы приписываете себе? – внезапно подает голос Пит, и взгляд у него становится колючим. Плутарх ухмыляется. Быть может, он ждал такого выпада.

- Я защищаю ее.

- Как защищаете Эффи Бряк? – уточняет Пит невозмутимо, и игнорирует полный негодования взгляд Хеймитча. – Или как Сойку-Пересмешницу, которая может пригодиться в ближайшем будущем?

- Да, теперь ты вовсе не Пит Мелларк, - ухмыляется министр связи. – Теперь в тебе слишком много переродка, которым тебя сделал Сноу, - он пытается ударить Пита сильнее, болезненнее. Мертвый Президент, стоящий за спиной живого министра, закатывает глаза.

(- Он жалок, когда у него нет достойного оружия против собеседника.)

- Я обещал убедить Вас в том, что я безвреден, - замечает Пит. – Но вы первым не выполнили свою часть сделки. Вы продолжаете лезть в мою жизнь.

Короткий смешок.

- Мальчик, - тянет министр медленно, - ты не в том положении, чтобы качать права. И ты, и я, и даже он, - указывает на Хеймитча, сейчас не понимающего, что именно происходит, - все мы прекрасно знаем, что ты никакой не приемник Сноу. У Сноу быть не могло приемников, потому что Сноу слишком сильно верил в свое бессмертие.

Мертвый президент барабанит пальцами по столу из красного дерева. Пит видит его искреннее веселье. Все это кажется фарсом, но Питу уже все равно. Он привыкает к мысли о своем возможном сумасшествии, и даже смиряется с ним. Мертвый президент иногда дает неоценимо важные советы.

Хлопает входная дверь, слышатся женские голоса. Эффи что-то отвечает, ее резко прерывают, Плутарх настороженно поднимается с места, и сжимает руки в кулаки. Я же просил эту курицу сделать так, чтобы нас никто не беспокоил!.. Проходит не так много времени перед тем, как в дверь кабинета осторожно стучат. На пороге оказывается Каролина Сноу со своей суровой надзирательницей, железной хваткой стискивающей острое плечо девочки.

- Прости, Плутарх, мы сейчас же уйдем, - говорит Энорабия, успевая обстрелять недовольным взглядом Хеймитча, а пренебрежительным – Пита. В голосе ее, однако, нет и следа на извинение.

- Привет, - говорит Каролина сидящим в креслах мужчинам с поистине детской непосредственностью, которой Пит в ней прежне не замечал. – Разве мы помешаем тебе, Плутарх? – обращается к министру связи и терпеливо ждет ответа.