- Соберись, Пит, - говорит с угрозой Хеймитч, показательно беспечным шагом направляясь в сторону уже известной ему квартиры, - если ты чертов переродок, значит, ты должен быть заинтересованным в том, чтобы тебя оставили в покое. Ты ведь уже принял правила этой игры. Ты уже встретился с Китнисс Эвердин, и уже знаешь, что они хотят вернуть все на круги своя. Теперь, когда она жива, - его голос подозрительно подрагивает, - мы должны спасти ее от лап Капитолия.
- Я не буду играть в несчастного влюбленного, - Пит пожимает плечом.
- Никто пока не заставляет тебя играть, - раздражается Хеймитч, почему-то думая, что именно этот переродок станет единственной преградой между ним и Китнисс. – К тому же, ты должен понимать, что стоит на кону, - и обреченно замолкает, понимая, что никого здесь не убедил своей короткой и, как ожидалось, пламенной речью.
Даже себя не убедил.
- Впрочем, я уверен, Китнисс откажется первой, - пытается думать вслух рационально.
- Она всегда слишком быстро отказывалась от меня, - почему-то замечает Пит, и Эбернети приходится остановиться, чтобы полностью проникнуться репликой.
- Да, - тянет он неуверенно, - она немного перебарщивала в своем стремлении поверить в то, что прежнего тебя уже нет (она, кстати говоря, не так сильно и ошиблась). Но поставь себя на ее место…
- Я всегда должен ставить себя на ее место? – интересуется Пит намеренно спокойно. – Порой это жутко надоедает. Все эти разговоры о Китнисс Эвердин, о ее потерях и ее достижениях, о той цене, которую она заплатила… - Пит гротескно изображает жесты Эффи, и бывшего ментора немного передергивает. – Никто никогда не вспоминал, что вся моя семья погибла.
– Ты как бы был переродком, - осторожно напоминает ему Хеймитч, испытывая уже забытое чувство вины.
- Да. – Пит легко соглашается. – Я был переродком, который думал, что Китнисс Эвердин – переродок, подлежащий уничтожению. Но мои чувства к моим погибшим близким охмору не подвергались. Они просто отступили за задний план. Единственным чувством, которое я мог испытывать, оставалась ненависть. Ты все еще хочешь поговорить о том, что я что-то должен Китнисс Эвердин?
Хеймитч качает головой.
- С тобой невозможно говорить. Одно время я ошибался, думая, что охмор почти на тебя не повлиял. Я был доверчив, наивен и…
- …в стельку пьян, - договаривает за него Пит и первым входит в высокое здание, в котором располагается квартира Плутарха.
В лифте они молчат. Когда дверь квартиры открывает бездумно улыбающаяся Эффи, молчание становится невыносимым. Эффи никак не комментирует то, что произошло между ней и Хеймитчем в последнюю их встречу, более того, Эффи мастерски делает вид, что не было никакой пощечины, и делает вид так натурально, что даже Хеймитч теряется. Он привык выслушивать ее визгливые обиды, привык смиряться с тем, что все делает неправильно, привык терпеть ее обиженные взгляды. Но теперь она все больше кажется ему механической куклой, на которую не стоит обращать внимания. Хотя не думать о том, что сделало с Эффи Бряк время, революция и тюрьма, он не может. Наверное, ему казалось, что разукрашенная пигалица всегда остается разукрашенной пигалицей, потому что не является человеком.
Втроем они заходят в кабинет, Эффи что-то восторженно говорит, но мужчины одаривают ее взглядами разной степени неодобрения, и ей приходится выйти из кабинета, прикрыв дверь.
- Иногда она бывает надоедлива, - замечает Плутарх и недобро усмехается. – Хеймитч, вина?
- Предпочитаю что-нибудь покрепче, - улыбается Хеймитч во весь рот и представляет, что случилось бы с этим лицом, если бы оно встретилось несколько раз с его кулаками. Странно, но прежде он не испытывал к Плутарху ненависти. Теперь же ненависть заменяет все остальное.
- Откажусь, - Пит качает головой, и Хеймитч бьет его ногой под столом. У них не получилось нормально договориться о том, что они спасут Китнисс Эвердин. Они даже не до конца уверены, что ее нужно от чего-то или кого-то спасать. Но они ведь команда, в некотором смысле. Они должны попытаться сделать что-то, чтобы выиграть в игре, в которой недостаточно кого-то просто убить. Пит может прочитать все мысли своего навязанного напарника, и логика Хеймитча ему, в общем-то, понятна.
Хеймитч боится за Китнисс хотя бы потому, что никому из них никто не позволил встретиться с живой, пришедшей в себя Китнисс. Они бы так и думали, что Китнисс мертва или до сих пор находится в коме, если бы не длинный язык Джоанны, почти не реагирующей на зашкаливающий уровень наркотика в крови. Он ждет от министра связи подвоха, потому что ему больше нечего ждать от человека, который наплевав на чувства близких Китнисс людей, просто сделал вид, что она мертва. И даже официально похоронил ее. И, что было уже высшей формой предательства, позволил всем увидеть ту странную предсмертную запись.