Привычка выживать (СИ)

Он вспоминает ее писклявый голос, усиленная громкость которого могла свести кого угодно с ума. Вспоминает ее пальцы с длинными ногтями, всегда выкрашенными в чрезмерно насыщенные цвета, крохотные бумажки, которые она спокойно разворачивала. Она всегда чуть прищуривалась, перед тем, как прочитать написанное на бумажке имя, и смешно крутила головой по сторонам, выискивая названную жертву.

Сейчас она позволяет себе легкую улыбку.

- Соберись, Эбернети, - говорит она непривычно задумчиво. – Они нуждаются в тебе сильнее, чем раньше, и сжимает свои маленькие руки в кулачки.

- Они?! – вспыхивает Хеймитч, не привыкший, чтобы с ним в таком тоне говорила механическая кукла. – Кто – капитолийский переродок?! Или овощ, именуемый «Китнисс Эвердин»?! Мне кажется, что им двоим моя помощь больше не нужна, потому что они стали такими, какими стали, исключительно из-за моей так называемой помощи. Распахни свои глазки, солнышко, ты просишь не того человека.

Страх, подавляемый все это время алкоголем, вновь проявляется, вновь одерживает верх. Она, разукрашенная капитолийская пигалица, предлагает ему не просто взять под свой контроль старые ошибки. Она предлагает приложить все силы для исправления этих самых ошибок. Но люди – это вовсе не текст в сочинении. Для того чтобы сломанные люди перестали быть сломанными, одних сил недостаточно. Нужно что-то больше уверенности и сильнее гнева, чтобы помочь им. Нужно быть самим господом Богом, и вести за собой, лишь зная, куда идешь.

Эффи пожимает плечом и поджимает губы. Неужели в ней вообще не осталось никаких прежних чувств? Она безмятежна, бесчеловечно собрана, и так же бесчеловечно безразлична ко всему происходящему, она будто читает свою роль с заранее приготовленных карточек, только Хеймитч начинает сомневаться, что карточки были написаны Плутархом. Но если не Плутархом – тогда кем? Он ищет ответы в пустых, лишенных чего-то глазах, и некстати вспоминает, что выражение нарисованного лица не изменилось даже после пощечины. Он подходит ближе, гнев переплетается с тревогой. Что же они сотворили с ней? Раньше даже под этим слоем грима она была живой – противной и неестественной, но живой. Она смешно надувала губы, когда злилась. Била его в плечо своим слабым острым кулаком, ставясь похожей на маленькую капризную девочку. Он всегда гадал, сколько же ей на самом деле лет, но никогда не хотел узнать ее возраст доподлинно, ограничиваясь лишь издевательскими предположениями вслух. Она всегда была ненадежной, посланницей жестокого мира, несущей с собой смерть и невыносимую муку, он терпеть не мог ее в этих ярких платьях, на этих огромных каблуках. На каблуках она все равно была ниже его, а из-за объемных подолов, сделанных непонятно из чего, к ней невозможно было по-человечески подойти. Она кривлялась. Сводила его с ума своей пунктуальностью, обидчивостью, своей банальной глупостью. Она была близкой и далекой одновременно. Быть может, когда-то, в самом начале, она пыталась ему помогать, но была резко и дьявольски жестоко отвергнута, высмеяна, унижена, но она тоже была рабой положения, и возвращалась к нему год за годом, тщательно скрывая свою обиду.

Он никогда не видел ее настоящего лица.

- Чем же ты стала, солнышко? – спрашивает он тихо, разом забывая про все охватывающие его чувства вроде гнева или ярости. Она – подделка. Фальшивка. Кукла. Но могут ли куклы ломаться так, чтобы перестать притворяться живыми людьми? Теперь у нее не получается притворяться.

От нее больше не пахнет тяжелыми духами. Даже ее яркая вызывающая одежда уже не кажется ему смехотворной. В ее взгляде нет испуга, хотя впервые на своей памяти он подходит к ней так близко, и берет за ледяные пальцы. Уголок ее губ странно дергается, но больше ничего в ней не меняется.

- Я знаю только то, что ты должен стать тем парнем, который выжил в мясорубке второй Квартальной Бойни, а не тем победителем, которого сломали, - говорит она медленно. Хеймитч выпускает ее от неожиданности, и не оборачивается, чтобы посмотреть, как за ней закроется дверь.

Если она читает с карточек, судорожно думает он, то кто эти карточки пишет?

Эта мысль не дает ему покоя.

…