Горящий знак бесконечности, раскалившись до предела, стал таять, распадаясь на тысячи вибрирующих информационных паттернов, которые формировали ячейки, из которых рождались тысячи потенций всевозможных миров, образуя два огромных крыла космической богини, раскрывшей по огромному всевидящему оку на обоих своих бесконечно прекрасных крыльях. Маленькое существо, тем временем оставляя за собой постепенно испаряющийся шлейф своего собственного силуэта и напевая песнь рождения и смерти, медленно втягивалось в светоносное тельце богини, превращая его в чёрную дыру, принявшую форму гигантской матки, из которой готова была принять весь универсум, который однажды появился из неё же. Это была смерть – та самая финальная точка, аккорд развития и цель существования всей жизни.
– Мама? – удивлённо обратилась Гелла, глядя на слегка улыбающееся и раскрасневшееся лицо своей матери.
Та медленно опустилась на колени прямо перед девочкой и, не говоря ни слова, обняла свою дочку. Гелла тут же поняла, что мама не улыбалась, а почему-то навзрыд плакала, обнимая всё крепче своё маленькое спасение.
– Мама, – более настойчиво повторила Гелла, положив руку ей на спину, – что случилось?
– Папа – он… он нездоров, – через некоторое время оторвавшись и глядя на Геллу красными глазами, пролепетала мама, – но мы… мы справимся обязательно, обязательно справимся, вот увидишь, мы будем всегда вместе, втроем: ты, я и …
Когда железная крышка захлопнулась, Гелла услышала глухой рёв мамы, которая всё-таки не смогла сдержать себя и продолжала рыдать на плече у своей матери, которая обнимала её.
Кто-то из приглашенных так же всхлипывал, однако большая часть продолжала хранить гробовое молчание, пока языки пламени пожирали тело отца Геллы.
Кое-кто шептался о том, как это «должно быть тяжело» для девочки – пережить потерю отца в столь юном возрасте, и что это невероятный шок для неё, ведь она за всё время церемонии не проронила ни слезинки. Иные же шептались о том, что она всё-таки не родная и возможно ещё не успела привыкнуть, слух у девочки был развит достаточно хорошо, и её мозг ловил все эти сигналы, поступавшие от окружающих её людей. Тем не менее, несмотря на эти более чем интересные теории, истина всё же оказалась несколько иной.
– Гелла, – раздался голос подошедшего к ней отца, – как дела?
Голограмма ожившей сцены из прошлого вспыхнула поверх крематория, где находилась девочка, и она улыбнулась своему отцу: «Привет, Фрэнк».
– Ха! Ты же знаешь, что я всегда немного обижаюсь, когда ты меня так зовёшь.
– Ну, хорошо, Фрэнки? – пожала плечами девочка.
– А вот это уже лучше, – расхохотался писатель, – что, напугала тебя немножко мамка? Да? – сразу перешёл к делу отец.
– Даже не знаю, – покачала головой девочка, чувствуя, как дрожат её кулачки. Она всё прекрасно понимала – раз уж её мама, самая взвешенная и мудрая женщина в мире, как думала Гелла, находилась в таком состоянии, то дела действительно плохо, что ни говори.
– Вижу, что так и есть, – мягко взял её за ручки Фрэнк, присев на корточки напротив неё. Гелла смотрела прямо на его лицо и почувствовала, как слёзы предательски наворачиваются на её глаза. Это был её долг – сдержаться перед мамой, поддержать её, но ещё больше она была обязана оказать поддержку отцу, и вот она просто не могла ничего поделать с собой.
Отец сурово посмотрел на неё и мрачно закрыл глаза.
– Если и он сейчас заревёт – пронеслось у неё в голове, – то я просто провалюсь сквозь землю, как… Как я смогу это пережить? И…
Вместо того чтобы пустить скупую мужскую слезу, её отец задрал голову и громко рассмеялся.
Ошарашенная Гелла тут же забыла и про зарывшуюся в подушки в спальне маму, и про свои собственные слёзы, остался лишь момент оглушительной тишины, который разрезал громогласный смех Фрэнка.
– Фуф, давно так не смеялся. Ты уж прости, но ты такая серьёзная, – он тихонько щёлкнул Геллу по носу, заставив её невольно улыбнуться, – прям не по возрасту, если будешь так напрягаться с малых лет, то у тебя будут морщины, и кто тогда, думаешь, захочет взять тебя в жены, а?
– Эй! – обиженно прикрикнула на него Гелла, – это моё дело! – она надула губки, – и, между нами, у мамы тоже они есть, но ведь ты её любишь!
– НУ, твоя мама – единственная для меня, поэтому…
– И я тоже буду единственной для кого-то! – топнула ножкой девочка, чем приятно удивила отца, заставив его расплыться в улыбке, – не сомневаюсь, моя принцесса.
– И вообще, не переводи тему! Говоришь, кстати, что мама единственная, тогда зачем заставил её плакать?
– У меня эфирная болезнь, – продолжая улыбаться, быстро отчеканил Фрэнк, – мне осталось жить около года.
Всё, что окружало Геллу, будто бы потеряло оттенок, и всё пространство сузилось до узкой воронки гула в правом ухе.
– Ч… Что?
– НУ, вот так поживу ещё годик и до свидания! – расхохотался отец.
– Это то есть как? – смутилась девочка, – то есть ты совсем, совсем…
– Да, – улыбнулся Фрэнк и… – О! Арчи, иди сюда.
– Краау! – издал гортанный звук утконосик, когда отец поймал его и направил на Геллу.
– Давай, атакуй её!