Призма Сердца

– Ты не знаешь ничего, старик, ты… Ты просто отвратителен, ты, – Гелла стала раздуваться во все стороны, – ты такая же мразь, что и имперцы! Ты… О, Богиня, да ты такой же, как и ваш вождь! Вы оба ненавидите друг друга и свой народ! Вот и убиваете вдвоём его, один – своей жадностью, а другой – равнодушием! – Гелла топнула ногой, чуть не выбив себе суставы, и, скрипнув от злости зубами, вплотную надвинулась на Хопа. Боль из полости рта расползлась по всему телу клокочущей ненавистью. Она видела лицо старика, каждую его уродливую морщинку, и ей хотелось взять в руки камень и размозжить его голову, и бить по всем частям его тела, пока от него не останется кровавая масса, которую можно будет потом смешать с жидким эфиром и заставить вождя выпить его, всё до последней капли, пока тот не лопнет.

Гелла смотрела в закрытые глаза Хопа и понимала, что сейчас произойдет непоправимое, рука её уже нащупала нужный камень.

– Что ты скажешь в свое оправдание, старик? ТЫ так высокомерно говоришь о моём отце, будто знаешь всё! Откуда тебе знать, каково это …

– У меня была дочь, – улыбнулся Хоп, – если тебя это успокоит, Гелла, – старик в первый раз назвал её по имени.

– ДА? – фыркнула Гелла, – и где же она? Убежала поди давно с этой помойки, и…

– Она умерла, – бесстрастно продолжил старик.

В этот момент Гелла ощутила, как её лицо стягивает невидимая рука в область макушки, будто бы там образовалась дыра, и всю кровь, всю жизнь стали вытягивать из неё через невидимую трубочку, ловко вставленную в это отверстие.

– Точнее, – качнул головой Хоп, – её убили, войны всегда шли на нашем острове, это ведь лакомый кусочек для других стран, и так было во все времена.

Гелла выронила камень и плюхнулась напротив старика, ощущая, как она становится старой, слабой, несмотря на внешне здоровый и жизнерадостный вид.

– Моя деревня сгорела, моя жена была убита, а дочь… Её тело четвертовали после того, как имперцы надругались над ней. Меня тогда даже не было в нашем селении. Когда я вернулся, на месте моего дома было пепелище и одна скорбь. По рассказам, опять же… – продолжил Хоп, – тела, которые я получил, были даже не их вовсе. Говорят, после разбойного бесчинства имперцев всю нашу деревню переправили на другой остров и там продали как рабов или как подневольных доноров.

Гелла увидела перед собой лицо туземки Майи, перенесшей тот же круг страданий что и старик Хоп, их лица, казалось, превращались поочередно то в одно, то в другое.

– Понимаешь, это обычная история для нашего времени, как бы это жестоко ни звучало. И говорить, что я сумасшедший или трус, просто бессмысленно.

Гелла ощущала, как стянулось её горло, и с немыми слезами, чувствуя резь в глазах и затылке, она всё же решилась заговорить: «Хоп. Я не знала…».

– Не нужно, – улыбнулся шаман, – для людей свойственно делать ошибки, порой и весьма ужасные. Несчастные люди не способны сделать других счастливыми. Точно так же и воины, пришедшие сюда, и те, кто их послал, глубоко несчастны. Они думают, что можно подогнуть мир под себя, они думают, что если завладеть чем-то, заполнишь брешь внутри себя… Они ошибаются. Я видел молодых ребят, что были тут, не в обиду им, но эти полулюди–полузвери несут за собой след людей, даже не знающих своего рода, своих собственных корней. Рождённые в злобе и вечной борьбе, они сгребаются манипуляторами в стаи голодных вооружённых собак, которых гонят на кровь. Они готовы убивать, лишь бы забыть свою ненужность. Они пытаются ослепнуть, чтобы не видеть своей боли, вместо того, чтобы отважно встретить её и понять, что никакой боли нет. Есть только прощение. Есть созидание, есть истина того, что этот мир, этот мираж – ложь. Как и все его блага, как и сами манипуляторы, которые становятся рабами своих целей, своих бессмысленных обещаний самим себе.

– Но, Хоп, – Гелла ощущала, как её бросает в жар, – но разве мы с вами – иллюзия? Разве наша боль и утраты тоже?.. Как мы можем просто взять и выкинуть их? Как вы можете так спокойно обо всём этом говорить? Неужели у вас… Неужели у вас не осталось совсем никаких чувств?

Хоп улыбнулся: «Остались, поэтому, моя дорогая, я скажу тебе одну вещь, которую когда-то поведал и твоему отцу».

Маленькая девочка стояла у кровати в палате, где лежал её больной отец, Гелла ненавидела себя за нетерпение, она не могла видеть своего спасителя в таком положении, не могла видеть, как болезнь пожирает его, лучше бы она сама прошла через эти мучения, но почему тогда из-за прихоти природы она должна будет так страдать?

– Я ненавижу её! Ненавижу этот злобный мир! Ненавижу Фрэнка за эту слабость и…

– Гелла, – обратился негромким голосом отец.

– Да, папа, – резко ответила девочка, старясь не выдать своего раздражения и гнева.

– Прости, что наблюдаешь меня в таком состоянии. Я не могу теперь даже управляться своими руками, и слышу, и вижу я с трудом. Но этого достаточно. Я должен передать тебе одну очень важную вещь.

– Очередная безделушка, вроде того дурацкого калейдоскопа? – огрызнулась дочь.