Призма тьмы

Даррелл Швайцер Призма тьмы

Darrell Schweitzer, «A Prism of Darkness» (2015)

Последняя земная ночь д-ра Джона Ди,

Мортлейк, Англия, март 1609 г:

Он знал, что поджидает его на лестнице. Тьма ужасала его вовсе не неведомыми ужасами, которые могли там скрываться или неизмеримой бездной, которую он всё чаще и чаще созерцал последние недели и месяцы, но именно тем, что ему в точности было ведомо таящееся в ней.

Он услыхал шаги.

Комнату заполнил чёрный туман. Пламя свечи на столе, за которым он работал, окружил необычный ореол.

Однако же, словно это было всего лишь обычное посещение, доктор продолжил разгадывать сложный пассаж в греческом тексте, который переводил и сделал несколько пометок, не поднимая взгляда, пока не закончил.

Перед ним, словно бумажный фонарь, парящий среди клубов чёрного дыма, зависла необычного вида жёлтая маска, черты которой не вполне соответствовали привычным человеческим очертаниям.

Глаза раскрылись и оказались наполненными тьмой, но притом, каким-то образом и сверкающими, будто обсидиановое пламя.

Припомнив некогда виденную пьесу, когда у него находилось время на подобные вещи, доктор произнёс вслух: «Ах, Мефистофель…».[1]

Его посетитель в ответ процитировал: «Свой бег остановите, сферы неба…».

Ди усмехнулся. — Полагаю, это навряд ли. Полагаю, навряд ли ты явился предложить мне такое, старый друг.

— Твой друг, — отозвался иной, — или твой покровитель?

Ди взглянул на высящуюся перед собой кипу страниц, на хрупкую, наполовину обгоревшую копию греческого текста и на стопку свеженаписанной версии на английском, над переводом которой он трудился столь долго. Да, это поручил ему иной, в то время, как все коллеги-люди отвернулись от доктора и насмехались над ним или же просто забыли, как позабыли о нём, состарившемся и обнищавшем, король и император.

Не потерял интереса к Ди лишь новый покровитель.

Или хозяин.

Он присмотрелся к страницам. Даже просто сидя тут, с трясущимися руками, едва удерживающими в пальцах перо, ему казалось, что страницы приумножались сами собою, покрываясь его собственным почерком или очень схожим, словно мрачный и запретный труд, к которому он приступил и теперь всего лишь привычно продолжал, словно эта книга переводилась сама собою, без всяких дальнейших усилий со стороны доктора.

Какова могло быть предназначение этого перевода? Оставалось лишь гадать. Несомненно, учёные мужи могли уже прочесть греческую или, что ещё легче, якобы существующую латинскую версию и навряд ли та относилась к вещам, расхожим среди полуграмотных грубых скопищ, что грязными пальцами водили по полноразмерным и ин-кварто листам фривольных пьес.

Несомненно, единственная цель подобного перевода — пропустить содержимое книги, заключённые в ней идеи, перспективы и ужасы, через один-единственный разум, пусть даже столь слабеющий и рассеянный, как его собственный. Если это происходило на самом деле. Если книга действительно сейчас переводилась сама собою. Тогда Ди оказывался всего-навсего фокусирующим инструментом, наподобие призмы, сквозь которую проходит свет. Или в данном случае — тьма.

— Призма тьмы, — произнёс он вслух.

И вправду, вокруг словно бы смыкалась тьма. Свечной огонёк выцветал, пока не стал почти серым.

Маска показывалась и исчезала перед доктором, когда вдруг появилась, будто вынырнув из складок какого-то нескончаемого тёмного неразличимого плаща, одна-единственная бледная рука, не вполне скелетоподобная, но тонкая, изящная и переменяющаяся под ненадёжным взором Ди, словно ртуть обратилась плотью.

— Теперь ты готов отправиться со мной? — спросил иной.

— О да. Я желал бы увидеть те чудеса, о которых доселе лишь читал.

Доктор потянулся к руке, протянувшейся ему навстречу. Он соскользнул с высокого стула, но ноги подвели его и Ди запнулся, упал и обо что-то стукнулся головой.

* * *

— Отец! — взывал кто-то. — Отец! Ох, помогите же ему встать!

Его ухватили сильные руки. Ди потянулся туда, где болела голова. Другая рука, понежнее, оттолкнула руку доктора.

— По-моему, это всего лишь ушиб.

— Не послать ли нам за врачом?

— Сестра, я сам врач.

Они помогли ему встать и басовитый голос спросил: — Вы можете стоять, сэр?

— Он поправится?

— По-моему, надо бы влить в него немножко вина. Потом уложи его спать.

— Он так усердно корпел над своим трудом.

— Ему требуется отдохнуть.

Теперь они бережно спускали его по лестнице. Усадили его за стол, в большое удобное кресло. В руки ему всунули чашку.

Некоторое время доктору казалось, что голоса вокруг него — это почти птичий лепет на енохианском языке, языке ангельских сонмов, которому он когда-то усердно старался научиться. Но нет, они говорили всего лишь по-английски и были ему знакомы.