Признаю себя виновным...

Возле стола два шатких скрипучих гнутых стула, взятых из конторы. А на двери, совсем как в сталинабадской гостинице, портьеры зеленого жатого плюша. В углу горка одеял на таджикский манер. Ниша, в которой секретарь держит свой туалет, задернута полосатой дешевой тканью. На стене большое зеркало в черной раме, в которую воткнуты фотоснимки. Но самым замечательным, впечатляющим, здесь являлся овальный, великолепно полированный рижский столик и на нем два аппарата: радиоприемник Даугава и магнитофон Днепр-5. Оба, в отличие от книжной полки, тщательно вытерты, блестят и отражают свет голой стопятидесяти-свечовой лампочки. Описание будет не полным, если забыть о большом, доставшемся Мухтару по наследству, текинском ковре, опускающемся на тахту. Рисунок ковра скрыт под множеством фотографий киноактеров, а главным образом актрис.

Два небольших оконца в тот вечер были тщательно закрыты — одно цветастым ватным халатом, другое — модным шелковым дамским плащом.

Мухтар стоит посреди комнаты. На нем зеленая полосатая пижама, верхняя пуговица расстегнута. Он наливает в граненый стакан коньяк и говорит, отвернув лицо к стене:

— Кто сказал, что я ревную?… — сделав глоток и резко повернувшись к Зайнаб, он смотрит на нее с бешенством. — Разве не правда, что с той минуты, как ты его увидела, душа твоя воспламенилась?!

Даже в гневе Мухтар не может обходиться без пышных выражений, без кокетства фразой. То и дело он бросает косой взгляд на свое отражение в зеркале. Он нравится себе даже взволнованным. Да и взволнован ли он? Может быть и это игра? Игра с Зайнаб, игра с самим собой.

— Да, да, да, — ты переменилась! Что осталось от преданной мне женщины? Где восторженные глаза, где прежняя нежность? Признайся — любовь закралась в твое сердце… Как же я был глуп, устроив тебя в дом этих людей!

Зайнаб не отвечала. Она была задумчива. Глаза, хоть и смотрели прямо в лицо Мухтару, как бы не видели его. Косы Зайнаб были растрепаны, платье измято, краска с губ стерта. Но это не портило девушку. Состояние задумчивости, а, вернее, душевного оцепенения, как бы освобождало ее от необходимости отвечать на укоры Мухтара. Раньше, в городе, когда он упрекал ее в чем-нибудь, бранил или показывал свое равнодушие — Зайнаб плакала. Очень легко появлялись тогда слезы на ее глазах. А теперь? Неужели и впрямь она освобождается от чар этого человека? А может быть это всего лишь минутное охлаждение? Уж очень несправедливо всё, что говорит сейчас Мухтар.

А он продолжал:

— Почему ты так холодна со мной?.. Где былая ласковость? Где пламя страсти?.. Я требую ответа, слышишь? — Он резким движением протянул Зайнаб стакан с коньяком: — Выпей за меня, за нашу любовь, за наше будущее.

Зайнаб взяла стакан. В глазах ее затеплился огонек интереса. Кажется, она удивилась.

— За наше?.. Будущее?.. — Она уже прикоснулась губами к краю стакана, но потом решительно отвела руку, поставила стакан на стул и, поднявшись, заговорила:

— Мухтар, Мухтар, почему я должна вам верить? Когда-то, давно, я выпила первый раз в жизни эту ужасную гадость, только потому, что вы сказали: «Выпьем за наше будущее». Я это хорошо помню. Сейчас вы притворяетесь ревнивым… Но ведь вы отлично знаете, как и зачем я сюда приехала. Каких вам еще нужно уверений? Я здесь, я с вами и ни с кем другим. Вот вы только что сказали, что я не такая, как раньше. Но разве вам неизвестно сколько я пережила? Сколько мучений выпало на мою долю…

— Дорогая, прелестная! — Мухтар сел на тахту и притянул к себе Зайнаб. — Говори, говори, я снова слышу слова истинно-любящей женщины…

— Говорить? — Зайнаб вырвалась из его объятий и вскочила с тахты. Она даже забыла надеть туфли. — Говорить? — повторила она и глаза ее непривычно прищурились.

Мухтар еще не видел ее такой.

— Хорошо же! Я скажу! Вы только притворяетесь взволнованным. На самом деле вы спокойнее, чем вот это, — она постучала по столу и зазвенели стаканы, — чем вот это сухое дерево! Подумайте только, в какое я попала положение. Чем все это должно кончиться? Вы ищете моего тепла, огня женщины — что вам еще нужно? Да и нужен ли вам этот огонь, это тепло?… Люблю ли я вас? Никого другого я никогда не любила, но вы правы — я начинаю сомневаться в том, что чувство, которое влечет меня к вам — любовь.

Мухтар с изумлением смотрел на Зайнаб. Он любовался ею. Он даже предположить не мог, что эта маленькая хрупкая, изящная девушка, безропотная и нежная, может так измениться.

— Стойте, стойте, стойте так! Не шевелитесь! Ну я прошу вас, пожалуйста, и еще прищурьте свои прелестные глаза. Вы сейчас не Зайнаб — вы Наргис… Чудо перевоплощения! Талант!

Зайнаб знала — если Мухтар начинал величать ее на «вы», он непременно сравнивал ее с кем-нибудь из киноактрис. Раньше ей это очень нравилось. Раньше ей нравились и вычурность его речи, и Красивость движений — манера резко закидывать голову, прежде чем произнести фразу. Сегодня, кажется, впервые, она стала прозревать: полно, да так ли уж всё это украшает настоящего чело века… И что такое настоящий человек?