— Правильно, мой мальчик, правильно, — воскликнул Абдулло. Он схватил Мухтара за руку, притянул к себе, похлопал по плечу. — Ты настоящий человек. В тебя можно верить… — И вдруг горячо зашептал на ухо: — Нужен какой-нибудь дурак, понимаешь, такой, которого не жалко… Чтобы на него свалить, чтобы он оказался кое в чем виновным… Есть у тебя такой на примете, а, Мухтар?.. А не то мне и тебе придется плохо!
Мухтару стало не по себе. Начиналось то, чего он боялся: не косвенное участие в делах Абдулло, а групповое преступление… Но и увильнуть, наверное, не удастся.
— Ох, трудно, — сказал он с неопределенной интонацией. — А что? В чем дело? Мне нечего бояться!..
— Э… — Абдулло презрительно скривил губы, — я вижу ты хочешь быть умнее старших и чистеньким выйти из игры. Мы знаем о тебе кое-что достаточно серьезное, душа моя…
…Вот почему в тот вечер Анвар и Зайнаб спокойно прошли всю улицу и спокойно вошли в дом при школе.
Выпроводив Мухтара, Сурайе заперла за ним дверь и, убедившись, что дети уснули, прошла в свою комнату. Горка тетрадей ждала ее. Надо проверить, поставить отметки. В те вечера, когда Анвар где-нибудь задерживался, Сурайе обычно радовалась возможности спокойно поработать. Мухаббат и Ганиджон спят. Тикают часы. В ожидании хозяина поет свою песенку чайник.
Одно дело сказать себе: «Будь спокойна, возьми себя в руки», а другое — действительно вычеркнуть из памяти такой разговор. Сурайе не могла сосредоточиться. Она листала тетради, отмечала в них ошибки, но всё это делала механически и вдруг поймала себя на том, что поставила четверку девочке, в письменной работе которой была очень серьезная ошибка.
С досадой отодвинув от себя тетради, она подумала: «Так нельзя, твои ученики тут не при чем. Мало ли какие беды могут свалиться на твою голову. Твое настроение не должно отражаться на работе, Сурайе! Вот так мы и портим характеры маленьких растущих людей»
Взглянула на обложку тетради — Мавджуда Насырова. Вспомнила хорошенькое капризное личико, своенравный ротик. Очень ей нравилась эта дочка заведующего магазином. Она считается любимицей Сурайе. Поставь она ей сейчас незаслуженную четверку — сколько было бы разговоров в классе! А больше всего — вреда самой девочке… Раздумывая таким образом, Сурайе понимала, что старается хоть как-нибудь отвлечься от того большого, что требовательно на нее давило. И еще этот запах! Назойливый, вызывающий чувство острой неприязни.
Что это? Господи, да ведь это же запах Мухтара, его духов. Опять Мухтар! Никуда от него не денешься… Забыть, забыть о нем, никогда не вспоминать. Мужу она ни за что не расскажет о его посещении. Не унизит себя до сцены, в которую неминуемо должен вылиться подобный разговор.
Но забыть не так-то просто. Запах преследует ее. Неужели он так устойчив? Сурайе отворила окошко, но и это не помогло. Тут она вспомнила, что, уходя с Мухаббат из детской, она оставила дверь открытой. Вышла в прихожую. Тут запах еще сильнее. Всё тот же назойливый аромат духов Мухтара… Но ведь это же и запах их гостьи! Мухтар и Зайнаб душатся, оказывается, одними и теми же духами.
Правда, правда, у них есть что-то общее. Говорят, что познакомились только здесь, но уж слишком был взволнован Мухтар… Сурайе почувствовала, что след, на который напала — верен. Только вот вопрос: нужно ли идти по нему? Для чего?
Так, постепенно, все более властно захватывали Сурайе мысли, предположения, опасения. А ревность? Как только всплыло из темноты это слово, как только спросила себя Сурайе: чувствует ли она ревность? — сразу возникла слабость во всем теле. «Только не это, только не это», — шептали ее губы. Поддаться ревности, значит, поддаться Мухтару. Он ведь для того и приходил, чтобы впустить в их дом этого страшного зверя, вызвать раздоры, ссоры, добиться публичного скандала, разбирательства в общественных организациях…
…А мужа всё нет… И этой маленькой чертовки тоже нет. Сурайе! Как тебе не стыдно? Что плохого она тебе сделала? Почему ты так обозвала свою гостью? Только за то, что она моложе тебя, и по-другому одевается и всегда немного кокетничает? Но, ты ведь замечала — Зайнаб кокетничает не только с мужчинами. И с тобой, и с детьми. Ты сперва удивлялась, а потом поняла: в этом выражается всего лишь стремление нравиться. Всем — мужчинам, женщинам, детям, знакомым и незнакомым, просто первым встречным.
Нет, быть не может, чтобы мой Анвар, такой спокойный и рассудительный, такой солидный мог влюбиться в такую вертушку!..