Признание этого мужчины

— И тебе стоит следить за своим языком, Джесси Уорд! — Она протягивает руку через стол и щелкает по верхней части его меню, но он не извиняется. — Подождите! — восклицает она.

— Что? — спрашивает папа.

Мамины глаза перебегают с меня на Джесси, туда-сюда, снова и снова, прежде чем, наконец, останавливаются на Джесси, который, подняв брови, ожидает, что она пояснит нам, чего надо ждать.

— Ты сказал «дети» во множественном числе. Ты сказал «наши дети».

— Двойня. — Джесси лучезарно улыбается, все признаки раздражения и желания уничтожить исчезают за долю секунды. Он легонько поглаживает мой живот. — Двое малышей. Двое внуков.

— Ну, будь я проклят. — Папа смеется. — Вот это точно сюрприз. Поздравляю! — Его грудь немного раздувается от гордости, заставляя меня нежно улыбнуться.

— Двойня? — выпаливает мама. — Ох, Ава, милая! Ты будешь измотана. Что…

— Нет, не будет, — обрывает ее Джесси, прежде чем она успеет еще сильнее надавить на его кнопку «уничтожить». — У нее есть я. Точка.

Мама с пристальным взглядом отступает и замолкает, а я нежно вздыхаю. Да, он у меня есть.

— И у тебя есть мы, дорогая, — тихо говорит мама. — Прости. Я просто немного шокирована.

Она наклоняется и протягивает мне руку. Я ее принимаю.

— Мы всегда с тобой.

Я улыбаюсь, но тут же понимаю, что на самом деле их со мной не будет. Они живут за много миль от Лондона, и, поскольку о семье Джесси вообще речи быть не может, никто не позвонит бабушке и дедушке, чтобы те заскочили и сменили меня на час. Не будет возможности заглянуть к маме на чашечку чая и поболтать, чтобы она повидалась с внуками. Чувствую, как рука Джесси сжимается вокруг моей, отрывая от моих неожиданных, нежелательных мыслей. Я смотрю на него, а он глядит прямо мне в глаза.

— Я с тобой, — утверждает он, будто прочитав мои мысли. Возможно, так оно и есть.

Я киваю, пытаясь убедить себя, что он — все, что мне нужно, но с двумя детьми, о которых нужно заботиться, и с Джесси в «Поместье», я предвижу приближение одиночества — места, где общение со взрослыми ограничено, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, выходить гулять с двумя детьми будет сложно, и я буду полагаться на визиты друзей.

— Вы уже определились?

Подняв глаза, вижу официантку, вооруженную блокнотом и ручкой, готовую принять наш заказ. Она лучезарно улыбается, и ее сияющая улыбка направлена Джесси.

— Я буду стейк, спасибо, — говорю я, инстинктивно скользя рукой по его колену, указывая на начало моего собственного маленького приступа уничтожения.

Официантка не делает попыток что-то записать и не спрашивает, какой прожарки будет мой стейк. Она мечтательно витает в облаках, пробегая жадным взглядом вверх и вниз по телу моего бога.

— Я буду стейк, — повторяю я, без «спасибо». — Средней прожарки.

— Прошу прощения? — Она отрывает взгляд от Джесси, который прячет легкую ухмылку, притворяясь, что читает меню.

— Стейк. Средний. Хотите, запишу это для вас? — жестко спрашиваю я и слышу смешок Джесси.

— О, конечно. — Ручка в ее руке приходит в движение. — А вам? — спрашивает она, глядя на моих родителей.

— Для меня мидии, — ворчит папа.

— А для меня блюдо с морепродуктами, — щебечет мама. — И я выпью еще вина.

Она поднимает свой бокал.

Официантка записывает все, прежде чем снова повернуться к Джесси и опять улыбнуться.

— А вам, сэр?

— Что бы вы посоветовали? — Он ошарашивает ее своей улыбкой, предназначенной только для женщин.

Я закатываю глаза, наблюдая, как она дергает себя за хвост и сильно краснеет.

— Ягненок хорош.

— Он будет то же самое, что и я. — Я собираю меню и сую их ей, мило улыбаясь. — Средней прожарки.

— О? — Она смотрит на Джесси в поисках подтверждения.

— Жена сказала свое слово. — Он кладет руку мне на плечо, но не сводит глаз с официантки. — Я делаю, как мне говорят, так что похоже, что я ем стейк.

Я усмехаюсь, мама и папа смеются, а официантка фактически падает в обморок, почти наверняка желая, чтобы у нее был бог, который делал то, что ему говорят. Смех, да и только. Засунув ручку и блокнот в передний карман фартука, она уходит.

— Ты невозможен, — тихо говорю я, в то время как мои родители посмеиваются и с любовью смотрят через стол на Джесси, который припадает губами к моей шее. — И с каких это пор ты делаешь то, что тебе говорят?

— Ава, это было довольно грубо, — отчитывает мама. — Джесси может сам выбирать себе еду.

— Все в порядке, Элизабет. — Он еще немного ласкает мою шею. — Она знает, что мне нравится.

— Тебе нравится быть невозможным, — язвительно замечаю я, потираясь щекой о его щетину.

— Мне нравится смотреть, как ты уничтожаешь, — шепчет он мне на ухо. — Я мог бы нагнуть тебя над этим столом и жестко оттрахать.

Я не ахаю и не отшатываюсь от его грубых слов, сказанных, не беспокоясь о нашей компании. Это определенно предназначалось только для моих ушей. Я поворачиваюсь к нему и прижимаюсь губами к его уху.

— Прекрати говорить мне подобные вещи, если только не собираешься меня трахнуть.

— Следи за языком.

— Нет.

Он смеется и кусает меня за шею.

— Дерзкая.