Признание этого мужчины

— А если я уложу тебя на этот стол во время ужина и трахну? Это нормально?

Мои глаза немного расширяются от удивления. Не знаю почему, ведь для нас это было бы совершенно нормально.

— Наша нормальность — это то, что ты берешь то, что хочешь и когда хочешь. Если желаешь, можешь оприходовать свою жену среди приготовленных ею блюд.

— Хорошо. — Он берет нож и вилку. — Мне нравится наша нормальная жизнь.

Я хмуро смотрю на него. В чем был смысл всего этого?

— Тебя что-то беспокоит? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает он слишком быстро.

— Нет, беспокоит, — парирую я, и мне кажется, я знаю, что. — Ты вдруг задумался о невозможности взять, что хочешь и когда хочешь, с двумя детьми рядом?

— Вовсе нет.

— Посмотри на меня, — требую я, и он делает это, но смотрит на меня в шоке. Я не даю ему шанса высмеять мой приказной тон или спросить, с кем, черт возьми, я вздумала так разговаривать. — Так и есть, да?

Шок превращается в сердитый взгляд.

— Где угодно и когда угодно.

— Только не с двумя детьми рядом.

Я могла бы посмеяться над ним. Внезапно он прекрасно осознает, что его власть над моим телом будет ограничена. Я возвращаюсь к ужину, наслаждаясь этим откровением. Не могу поверить, что он еще не думал об этом.

— Им потребуется много моего внимания.

Он указывает на меня вилкой. Не ножом, а вилкой.

— Да, твоя главная задача будет заключаться в заботе о наших детях, но вторая, и я имею в виду очень близкую к первой, — потакать моим желаниям. Где угодно и когда угодно, Ава. Возможно, мне придется до определенной степени контролировать свою тягу к тебе, но не думай, что я пожертвую тобой. Постоянный контакт. Где угодно и когда угодно. Это не изменится только потому, что у нас будут дети.

Он вонзает нож в баранину и срывает ее с вилки зубами.

Если желание, чтобы я готовила для него, было шовинистическим, то я понятия не имею, как назвать эту маленькая речь.

— Даже если устану от ночных кормлений?

— Слишком устанешь, чтобы я мог взять тебя? — потрясенно спрашивает он.

— Да.

— Мы наймем няню. — Его отбивная получает еще один жестокий удар ножом, и я мысленно смеюсь до упаду.

— Но у меня же есть ты, — напоминаю я.

Он вздыхает и бросает нож и вилку на тарелку.

— Да, есть. — Его руки взмывают к вискам и кончики пальцев начинают выводит успокаивающие круги. — У тебя есть я, и всегда буду. — Он тянется ко мне и берет за руку. — Обещай, что никогда не скажешь, что слишком устала, или не в настроении.

— Ты сам говоришь мне, что я слишком устала! — практически визжу я. — Значит, тебе так отвечать мне нормально.

— Это потому, что власть у меня, — откровенно говорит он. — Обещай мне, — настаивает он.

— Хочешь, чтобы я пообещала, что я вся твоя, и ты можешь брать меня, когда и где захочешь?

Он отводит взгляд, только очень ненадолго, прежде чем снова посмотреть задумчивым взглядом.

— Да, — просто отвечает он.

— А что, если я этого не сделаю?

Я веду себя дерзко. Я никогда не буду слишком уставшей для этого мужчины, но его внезапное прозрение очень забавно. Ему следовало подумать обо всем этом до того, как он стащил мои таблетки.

Он смеется, а затем эта высокомерная сволочь откидывается назад и стягивает футболку через голову, открывая себя во всем своем безупречном совершенстве. Он смотрит на свою грудь, словно освежая в памяти, насколько он невероятно шикарен. Мой взгляд тоже прикован к этой груди. Возможно, у меня даже стекают слюнки на баранину, но я демонстративно сопротивляюсь его тактике. Я упиваюсь его божественным величием, мои глаза пробегают по каждому твердому рельефу, сознание мысленно отмечает освежить мою метку. Она исчезает.

— Ты никогда не устоишь перед этим. — Он указывает на свой торс.

Мои глаза поднимаются к его уверенному ярко-зеленому взгляду.

— Я привыкла к этому.

Оторвав свой жадный взгляд от такого же совершенного лица, возвращаюсь к своей тарелке. Мои глаза с недовольством сопротивляются, желая еще раз посмотреть на Джесси.

— Спустя какое-то время все приедается, — добавляю я так небрежно, как только могу.

Через секунду он уже возле меня, вытаскивает из-за стола и опрокидывает на ковер. У меня нет ни минуты для осознания того, что произошло, я едва дышу, а тело Джесси полностью покрывает меня.

— Ты дерьмовая лгунья, детка.

— Знаю, — уступаю я. С этим у меня дела обстоят хреново.

— Давай посмотрим, насколько ты к этому привыкла, хорошо?

Он разводит мои руки в стороны и садится верхом на меня, прижимая их коленями к полу. Я неподвижна и внезапно очень обеспокоена ситуацией. Такое происходило много раз, и в большинстве случаев, в конце всего, я чувствовала себя очень несчастной девушкой.

— Джесси, пожалуйста, не надо, — умоляю, с очень небольшой надеждой. Я знаю, что это ни к чему меня не приведет. Он в настроении уничтожать, внезапное осознание того, что он может оказаться не у дел, разжигает его животный инстинкт заявить о своих правах и, вероятно, еще и пометить меня. Он похож на льва.

— Что? — спрашивает он, хотя прекрасно знает. — Ты ведь к этому привыкла.