Признание разведчика

— В статье Ленина это объяснено подробно, — ответил мой собеседник. — Если сказать коротко, я тогда увидел, что крестьяне в своей массе не поддержали попытки эсеров захватить власть на местах в различных губерниях. Не только крестьянская беднота поддерживала Советскую власть, но на ее сторону стал переходить и середняк. Поняв это, я посчитал, что партия социалистов-революционеров лишилась опоры в народе.

Ее дело проиграно, и мне нужно выходить из этой партии, что я и сделал, опубликовав заявление в печати. К тому же, — добавил он, — я был против террористической деятельности, к которой стали прибегать эсеры.

Питирим Сорокин интересовался жизнью в СССР, спросил, что изменилось в стране после смерти Сталина, как относится народ к Хрущеву.

— Хрущев поступил правильно, что не допустил войны во время Карибского кризиса. Не нужно подвергать риску достижения Советского Союза, да и Кубы, которые с таким огромным трудом создавались в течение многих лет, — прокомментировал Сорокин.

Затронули вопрос и о культе личности Сталина.

Тогда я был убежден, что с культом личности руководителей у нас покончено. Гарантия тому — провозглашенные на XX съезде КПСС принципы коллективного руководства и развития социалистической демократии.

Выслушав мои доводы, Сорокин со вздохом сожаления произнес:

— Молодой человек, вы глубоко заблуждаетесь. Вы еще мало жили, мало видели, да, очевидно, и мало читали. У меня же более бурная и долгая жизнь, чем у вас. Я видел больше вас, а главное, глубоко изучил эту проблему, начиная с древнейших времен. Культ личности проистекает от такого людского порока, как властолюбие, и расцветает особенно пышно в условиях ограниченной демократии. Властолюбие самый опасный порок. Он более вредный, чем пьянство и разврат. Властолюбие и культ личности главы государства сковывает творчество, унижает миллионы людей и тем самым наносит обществу огромный вред.

Подумав, он добавил:

— До тех пор, пока не будет установлена подлинная демократия, прямая выборность руководителей народом, регулярная смена руководителей государства и партии в соответствии с принятым законом, культ личности в СССР не будет ликвидирован.

Спустя тридцать лет после этой беседы я должен признать: мой собеседник оказался совершенно прав.

Сорокин рассказывал о русских эмигрантах в США. Россия, по его словам, подарила Америке много выдающихся талантов, которые внесли большей вклад в развитие науки, техники и искусства. Он назвал фамилии многих известных ученых — механика С. П. Тимошенко, участника создания первой атомной бомбы физика-химика Т. Б. Кистяковского, первооткрывателя высокооктанового бензина В. Н. Ипатьева, изобретателя электронного телевидения В. К. Зворыкина, авиаконструктора И. И. Сикорского; композиторов С. В. Рахманинова, А. Т. Гречанинова, И. Ф. Стравинского; дирижеров — С. А. Кусовицкого, Н. А. Малько.

Сорокин утверждал, что большая часть эмигрантов в США тосковала по Родине. Если бы советские представители проявили разумную инициативу, установили с ними контакты, пригласили в Советский Союз, то они не только стали бы друзьями СССР, но некоторые, наверняка, возвратились бы жить и работать на родину.

В июле 1963 г. я снова по служебным делам выезжал в Бостон и заблаговременно договорился по телефону о встрече с Сорокиным. Супруги встретили меня тепло. Вместе с хозяином мы поднялись к нему в кабинет. Тихо звучала приятная мелодия. Разговор зашел о современной музыке. Профессор пренебрежительно махнул рукой и сказал:

— Твисты, роки — это собачья брехня, а не музыка. Я люблю классическую. У меня нет одного любимого композитора. Все зависит от настроения. Сейчас, например, Моцарт властвует надо мною.

От музыки перешли к литературе. На стеллажах — тома сочинений Гегеля, Маркса, Ленина, Соловьева, Ключевского, современных историков, философов, экономистов.

— Вы читаете советские журналы? — спросил я.

— Читаю только интересные материалы и статьи, где ругают меня или заимствуют мои идеи.

Сорокин выбрал один советский журнал и открыл его там, где лежала закладка:

— Вот этот товарищ целые страницы списал с моей работы двадцатилетней давности и выдает, за свои исследования.

Профессор взял с полки свой труд на английском языке, раскрыл на нужной странице, положил на стол рядом со статьей из нашего журнала и пригласил меня сесть и прочитать отчеркнутые места и сравнить их. Я прочитал и убедился: он был прав. Это был чистейший плагиат.