Признание. Стихи

1945–1947

«А где-нибудь сейчас в Румынии…»

А где-нибудь сейчас в Румынии
По-прежнему светает рано,
И как упал на поле минное,
Так и лежит мой друг Степанов.

Лежит, под Яссами схороненный,

Двумя шинелями покрытый…
Но не забытый нашей Родиной,
Своей Россией не забытый.

И, на гулянье пригорюнившись

И в круг веселый не вступая,
О нем, о русском храбром юноше,
Поет румынка молодая.

Не надо громких слов, товарищи,

Не надо реквиемов черных:
Боль и без них неостывающей
В сердцах пребудет непокорных.

И все-таки хотел бы в старости

Приехать снова в те пределы,
Где нашей юности и ярости
Суровая звезда горела!

Где шла моя большая Родина

Твою судьбу спасать, Европа.
Ты сосчитала ль — сколько рот она
В твоих оставила окопах?

Так пусть вовек не забывается,

Ни за какою сединою,
Тот час, тот бой, что называется
Отечественною Войною.

1950

«Под вуалью лед зеленый…»

Под вуалью лед зеленый,
А помнишь года:
Тебя мчали эшелоны
Бог знает куда…

Под вуалью жар карминный,

А помнишь года:
Шла ты по тропинке минной
Бог знает куда…

С кем пила ты, с кем спала ты,

Храни про себя.
От траншеи до палаты
Носила судьба.

И со мной примерно то же

Случалось тогда,
Тоже выжил, тоже прожил
Все эти года.

Тоже лучших, тоже верных

Друзей схоронил,
Пью в их память сладкий вермут,
Сырец раньше пил.

Неудобно рюмкой тонкой

Его распивать,
Как негоже песне звонкой
На тризне бывать.

Пей за мертвого солдата,

За сердце его…
А желать ему не надо
Уже ничего…

1947

«Мы непростительно стареем…»

Мы непростительно стареем
И приближаемся к золе.
Что вам сказать? Я был евреем
В такое время на земле.
Я не был славой избалован
И лишь посмертно признан был,
Я так и рвался из былого,
Которого я не любил.
Я был скупей, чем каждый третий,
Злопамятнее, чем шестой.
Я счастья так-таки не встретил,
Да, даже на одной Шестой!
……………………
Но даже в тех кровавых далях,
Где вышла смерть на карнавал,
Тебя — народ, тебя — страдалец,
Я никогда не забывал.
Когда, стянувши боль в затылке
Кровавой тряпкой, в маяте,
С противотанковой бутылкой
Я полз под танк на животе,
Не месть, не честь на поле брани
Не слава и не кровь друзей,
Другое смертное желанье
Прожгло мне тело до костей.
Была то жажда вековая
Кого-то переубедить,
Пусть в чистом поле умирая,
Под гусеницами сгорая,
Но правоту свою купить.
Я был не лучше, не храбрее
Моих орлов, моих солдат,
Остатка нашей батареи,
Бомбленной шесть часов подряд.
Я был не лучше, не добрее,
Но, клевете в противовес,
Я полз под этот танк евреем
С горючей жидкостью «КС».

1947

«Пусть кинет друг и женщина оставит…»