Признание в любви: русская традиция

Заглянем в глубины мифологии. Архитипически мать – это начало, и именно мать отвечает за «следующее начало», которое коренится в намечающемся союзе между претендентом и его избранницей. Мать здесь подобна президенту подлинно демократической республики, отвечающему за воспроизводство власти (как правило, эта его обязанность даже записана в Конституции), то есть за появление нового президента. Круг должен замыкаться, жизнь не должна останавливаться. Поэтому голого чувства здесь мало. Союз, который должен образоваться – многомерная реальность, и его создание должно учитывать многие обстоятельства. И дело здесь не только в материализованных координатах такого союза: сословные ограничения, история отношения родов, семей и другие социо-культурные факторы. Дело здесь также и в том, что сама русская семейная традиция отводит именно матери эту роль – выдать дочь замуж, и отводит именно потому, что за всей этой ситуацией выбора спутника стоит архаичная триада любовь – брак – судьба, где эту самую всезнающую, всевидящую и всерешающую судьбу воплощает именно мать. Почему? А потому, что именно она присутствует при рождении дочери и знает «что ей на роду написано». Откуда? От сестер Суджениц, которые приходят к колыбельке новорожденного и обо всем там договариваются.

Эта материализация судьбы в образе матери никак не препятствует осуществлению высшей, регулирующей судьбы встрече героев. Героя, претендента посылает сама судьба – так часто говорит его избранница, но эта судьба скорее восходит уже не к сестрам-Судженицам, а к другой славянской мифологической истории, в которой существо Суд или Усуд, управляющее судьбой, посылает людям Сречу или Несречу (встречу или невстречу). Эта встреча и есть та самая, единственная и наиважнейшая, определяющая их судьбу.

В античной мифологии, давшей образный ряд европейской культуре, мотива суда, связанного с судьбой, нет. Материнская функция реализована в персонаже другого рода – в Фортуне, римской богине плодородия, счастья, случая и удачи. Фортуна – это, конечно, тоже мать, само ее имя произошло от латинского глагола ferre, означавшего носить, вынашивать.

И не только Фортуна. Так, во всех религиях мира существуют богини матери: Деметра в древнегреческой мифологии, Парвати – индийская богиня-мать, Венера – в древнеримской мифологии, королева Мая – буддистская богиня, мать Будды, Исида – в древнеегипетской мифология, Лада, Макошь – в славянской.

Очевидно, что европейские героини (например, из романа Джейн Остин «Гордость и предубеждения») ссылаются во время любовного объяснения совсем не на Фортуну и Венеру, а на кого-то, кого в отличие от них, следует бояться. А именно на «матриархатную» мать, правительницу, казнящую и милующую. Маменька приходит в любовное объяснение прямехонько из эпохи матриархата, сохранив, пожалуй, только в этой ситуации, свою власть и влияние на судьбу.

Все сказанное помогает понять, в чем заключалась и на что опиралась особая материнская власть, на которую девушка ссылается во время любовного объяснения. Но куда она делась сегодня? Почему современные героини больше не пугают женихов матерью, которая вот-вот должна выйти на сцену?

С моей точки зрения, в нашей стране роль родителей в жизни следующего поколения была абсолютно разрушена советским строем и в особенности годами репрессий. В Европе эта роль была разрушена иным потрясением – сексуальной (студенческой) революцией 1968 года. Чем больше свободы у любви, тем меньше власти остается у матери. Советская идеология порушила множество архаичных культов, заменив их своими, не менее глубоко укоренившимися культами. Ребенка воспитывали ясли, детский сад, школа, армия, студенческие строительные отряды, а его родители, не отрываясь от производства, строили светлое будущее. Советские идеологи отрицали такое мракобесное, с их точки зрения, понятие как судьба. Нет судьбы, есть сила воли и стремление, преодолевая трудности, двигаться вперед. У всех советских людей – одна судьба, строить коммунизм, а значит не о чем говорить трем сестрам у колыбели младенца, и родившая его мать ни какой тайне не осведомлена.

Вторым, непременно встречающимся элементом любовного объяснения является отъезд. В чем же его функция? В том, что героев постоянно куда-то зовет труба? Отнюдь нет! Уехать – это немного умереть, говорят французы. Но почему? Потому что большое видится на расстоянии, но, увидев большое, это расстояние уже невозможно сократить? И почему отъезд имеет такое особое значение в русском любовном объяснении: фраза «я завтра уезжаю» до сих пор магически воздействует на собеседника, которому, по сути, предоставляется последний шанс исправить ошибку предыдущего молчания о своих чувствах.

Давайте посмотрим, как герои пользуются предлогом отъезда и для чего:

У Лермонтова в «Герое нашего времени»:

Я виноват перед тобой и должен наказать себя; прощай, я еду – куда? почему я знаю? Авось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки: тогда вспомни обо мне и прости меня.

Здесь отъезд – показатель отчаянья добиться взаимности.