Признания мои и комиссара Мегрэ

Разве это, по-вашему, не трагедия? Вы представляете себе, как он под палящим солнцем бредет по болотам, по горам, страдая от москитов и других насекомых, рискуя на каждом шагу погибнуть от укуса змеи или от руки индейца, который сочтет убийство необходимой самообороной? Представляете себе, как он умирает с голоду, как подстерегает проходящий поезд, как, сидя на тормозной площадке, катит куда-то, где ему, впрочем, тоже не на что надеяться?

– Так почему вы ему не сообщите?

– Каким образом? – возражает судья.

Он прав. Каким образом с ним связаться? Приблизиться к нему невозможно: он способен бог знает на что!

Да, не думал хозяин гостиницы, отправляя тогда в номер шампанское, что эта бутылка окажется для его постояльца последней! А сам Жермен разве думал?

О чем он думает теперь? Вот что не дает мне покоя.

Да, когда мне впервые рассказали эту историю, я смеялся до упаду. Дело было в клубе, мне показали место, где сидел Жермен, показали его подпись в почетной книге, подпись, изобличающую в нем, между прочим, образованного человека.

Беглец, застрявший между двумя железнодорожными станциями… Флегматичная полиция… Бывший каторжник, достигший должности судьи…

И наконец, весь этот экзотический фон, неизбежно присутствующий во всех тропических приключениях!

Но я сел в поезд. Я видел пампу. Я охотился на болотах и клянусь, ноги моей там больше не будет. Я ночевал две ночи (всего две ночи!) в индейских хижинах, а ведь у меня была с собой надежная противомоскитная сетка.

Поэтому мне теперь не до смеха, и перед моим взглядом все стоит одуряющий вечер, такой мертвенно-бледный и безмолвный, словно из природы вытекли все жизненные соки, словно земля застыла. Я вспоминаю черную линию гор, вершины которых не оживлены ни одним пятном снега, вспоминаю индейцев, пьяных от чичи, и собак, покрытых паршой, и равнину, по которой идешь, утопая в траве метровой высоты, острой, как бритва.

В тот вечер я думал, что, может быть, Жермен где-то совсем близко умирает от голода или жажды. Я почти был готов к тому, что сейчас он выскочит и бросится на меня.

И мне хотелось крикнуть во весь голос:

– Можешь возвращаться, скотина!.. Покажись, ты, болван! Говорю тебе, никто тебя не тронет!

Тем временем быстро стемнело, и вместо меня со всех сторон завыла всякая звериная нечисть.

Случай с английским джентльменом, или Женщина на кокосовой пальме

Бывает, приступив к очередному рассказу, я чувствую внезапную робость. А все оттого, что в отворенное окно мне видна старинная романская башня на фоне самого мирного на свете пейзажа. Тяжело ступая, проходят крестьяне, и я различаю вдали колокольню церкви, к которой они направляются, бистро, где пахнет тушеным мясом с луком, – сюда они завернут по пути, домики, где вечером они будут хлебать суп, удобно вытянув ноги под столом.

Не подумается ли им, что все эти более или менее зловещие истории выдуманы мною от начала и до конца? С другой стороны, я не хотел бы, чтобы они решили, будто в других краях сплошные драмы, сплошные тупицы или сумасшедшие.

Разве я не предупреждал, что буду говорить о неудачниках и только о них, о худших, о тех, кто живет у антиподов и ни на что и ни на кого не надеется?

Мне хотелось бы, чтобы вы не судили строго этих неудачников, а постарались их понять.

Не прошло и десяти дней с моего приезда, а я, к сожалению, уже сам насилу могу представить себе атмосферу тех стран, где я побывал. Падение людей чаще всего бывает обусловлено именно этой атмосферой.

Кстати, приведу вам один случай, весьма красноречивый. Несколько лет тому назад отпрыск одной высокопоставленной французской семьи совершал увеселительное путешествие по Южной Америке. Он был баловень судьбы. Его ожидало блестящее будущее. Ему предстояло унаследовать уважаемое, более чем уважаемое имя, несколько замков и поместий, пакет акций крупного предприятия.

Случайность… Камешек на дороге… В одном знойном городке, где жили индейцы да авантюристы, он из любопытства надумал попробовать чичу.

Ничего омерзительнее я не знаю. Беззубые грязные индианки часами жуют маис и сплевывают эту жвачку в глиняные горшки. Добавляют немного воды, вскоре начинается брожение, – и чича готова.

Индейца, который пристрастился к этому пойлу, узнаешь за сотню шагов по неподвижному взгляду и неверной походке.

Какие грезы навевает чича? У меня не хватило духу ее отведать.

Наш путешественник на это решился. Ему было скучно. На следующий день он попробовал ее снова и начал со дня на день откладывать свой отъезд.

В то время он еще сохранял чопорную осанку человека из хорошего общества и держался достойно, даже когда напивался в гнусных кабаках вместе с индейцами, утратившими человеческий облик.

У него был номер в лучшем отеле города; он держал лакея, который раздевал его и укладывал в постель.

Семья засыпает его письмами и телеграммами.

«Выезжаю в следующем месяце», – отвечает путешественник.

А сам не возвращается. Едва проснувшись, он тянется к первому стакану чичи. Он избегает белых: они пытаются его образумить.