Признания мои и комиссара Мегрэ

Спустя три дня я вновь пересек тропики; опять пришлось извлечь из чемоданов белые костюмы и шорты.

…И я опять вздохнул с облегчением, точь-в-точь как недавно, когда доставал шерстяной костюм и пальто…

Мне не терпелось увидеть на первом же острове вместо корректного члена профсоюза, восседавшего за рычагами автокара, загорелых полуголых туземцев, которые будут кричать и ссориться из-за моего багажа.

Человек, отказавшийся быть судьей

Быть может, меня уличат в пессимизме и намекнут, что ждали от меня случаев посмешней. С удовольствием!

Между прочим, случаи, о которых я рассказываю, на самом деле достаточно смешны. Только вот конец у них отнюдь не смешной.

Взять, к примеру, приключения человека, которого я назову Шоле… В те времена, когда Париж жил на широкую ногу и все можно было купить, Шоле был элегантным молодым человеком и сорил деньгами. Помните милейшего Ги Давена, который ради того, чтобы иметь возможность по-прежнему прожигать жизнь на Монпарнасе, убил какого-то англичанина и сбросил его с моста в Сену?

Шоле мог бы оказаться его братом или кузеном, разве что отличался большей ловкостью. Почтенная семья, не хуже других. Большие аппетиты. И тот неуловимый налет элегантности, что открывает человеку доступ во все места, где можно поразвлечься. Баронесса Вагнер с Галапагосских островов принадлежала, если можно так выразиться, к той же породе. Они с Шоле посещали одни и те же бары, одни и те же салоны. По всей вероятности, они были знакомы.

Оказавшись на мели, баронесса продала драгоценности, принадлежавшие не ей; Шоле за сто или сто пятьдесят тысяч франков сплавил картины, оставленные ему на хранение.

Баронесса умерла на пустынном острове, успев провозгласить себя его императрицей.

Шоле в одно прекрасное утро отплыл на Таити, а парижский суд заочно приговорил его к двум годам тюряги.

Разумеется, в списке пассажиров он значился не под собственной фамилией, а под более невинной фамилией Дюбуа.

Теперь следовало бы описать таитянскую атмосферу, которая не похожа ни на какую другую. Женщины красивы и доступны. Письма из Европы идут месяц, и любое событие, пока о нем станет известно на Таити, успеет утратить весь свой драматизм.

Как и везде, есть здесь небольшой клан прожигателей жизни, таитянский Монпарнас, если угодно, избравший местом встреч несколько баров и дансинг, который называется «Лафайетт».

Самозваный Дюбуа становится признанным королем этой компании. Таитянки его обожают: в автомобиле у него постоянно нечто вроде небольшого гарема. Даже серьезные люди не в силах устоять перед его незаурядным обаянием и искрометным остроумием.

Проходят месяцы. Дюбуа уже вхож во все клубы; в одном из них ему предлагают стать президентом.

В один прекрасный день прокурор оказывается в затруднительном положении. Умирает секретарь суда, туземец, а между тем он единственный был в состоянии исполнять эту должность.

– Скажите-ка, Дюбуа…

– Слушаю вас, господин прокурор.

– Вы, случаем, не лиценциат права?

– Да, разумеется, как все!

– Не согласитесь ли поработать? Работы не так уж много: часов пять-шесть в день.

– Смотря какая работа.

– Я назначу вас секретарем суда… Соглашайтесь! Ну – ради меня! Прошу вас…

Шоле, он же Дюбуа, дал согласие и был назначен по всей форме. И надо сказать, никогда на Таити не бывало такого образцового секретаря суда – мне подтвердили это все судьи.

Так продолжалось два года. Иными словами, в течение двух лет все судебные документы и печати находились в руках у мошенника, заочно приговоренного к двум годам тюрьмы.

– Скажите-ка, Дюбуа…

– Слушаю вас, мой прокурор…

– Хочу попросить вас об одной услуге… Может быть, у вас есть и степень доктора права?

– Я просто не решался вам об этом сказать!

– Ну, так выручите меня! Председатель суда только что отбыл во Францию… Займите его должность хотя бы на несколько месяцев!

Я ни на волос не преувеличиваю. Самое интересное – у Дюбуа взыграла совесть. Он попросил два дня на размышление и явился к прокурору с сокрушенной миной:

– Простите, но я не чувствую себя достойным…

– Ну, будет вам!

– Уверяю вас!

– А я настаиваю…

– Мне безмерно жаль, но я самым решительным образом отказываюсь.

Он наотрез отказался! После этого еще несколько месяцев он исправлял обязанности секретаря суда, пока его не узнал какой-то путешественник и не уведомил власти.

Как по-вашему, что предприняли власти? Посадили его в тюрьму? Но тогда суду пришлось бы заново пересмотреть все процессы, поскольку судебные документы, в нарушение всех законов, подписывались мошенником.

– Послушайте, Шоле, ведь по-настоящему вас зовут именно так… На будущей неделе отплывает пароход. А до тех пор мы постараемся вас не замечать…

– Невозможно, господин прокурор.

– Как вас понимать?

– А так, что у меня нет денег на билет.

Ему дали денег. По случаю его отъезда в клубах воцарилось уныние, хотели даже устроить прощальный обед.

Вот канва смешного приключения, не правда ли? Такое приключение не испортило бы и записок Казановы. Не говоря уж о том, что красавец Шоле успел наставить рога кое-кому из этих господ.

Конец, как всегда, отнюдь не столь забавен.