Она села на край ванны, свесив ноги в пустоту. Она вообразила, что воздух – это вода. Ей так хотелось, чтобы это была вода. Один из ее странных приступов начался по пути из гавани обратно, и теперь какая-то часть души Джордан вновь смотрела на воду, бьющуюся о скалы, на беспокойные облака дыма, клубящиеся над асфальтом, на поросшие мхом скалы, на туман над синими горами. Ей так этого хотелось. Джордан подумала: если бы она пошла в горы, то не чувствовала бы себя так, как сейчас. Ее не мучил бы голод. Удушье. Отсутствие чего-то необходимого для жизни.
– Прочитай последнюю фразу, которую я продиктовала.
Джордан показала ей средний палец.
– Тебе понравилось свидание с месье Дикланом Линчем? – спросила Хеннесси. – Ты, наверное, самая классная девчонка из тех, кто попадался этому щенку в жизни. Он десятилетиями будет вспоминать о тебе на приеме у психолога.
– Он подарил мне пузырек с тирским пурпуром.
– То есть сколько получается за ночь?
Джордан не стала прикидывать, и Хеннесси продолжала:
– Его папаша был сновидец. Ну или поставил свое имя под чужим сном. Мы ведь об этом думаем? Диклан Линч – сновидец? Он приснил для тебя этих моллюсков? Если да, они стали настоящими? Что вообще настоящее, если хорошенько подумать? Или какой-то ненормальный бог судорожно населяет нами свой кошмар, молясь собственному безымянному богу, чтобы проснуться? Или…
– Хеннесси.
Она тормозила.
– Джордан.
Хеннесси это знала.
Джордан скользнула в ванну рядом с ней, резко втянув воздух, когда холодный фаянс коснулся обнаженной кожи. Днище оказалось неровным. Ванну уже много лет не использовали по назначению. Может быть, никогда. Выяснить историю этого особняка не удалось; вселиться сюда оказалось возможным только потому, что владельцы и история полностью отсутствовали. Было трудно представить, что когда-то этот дом полнился светом, что его пылесосили, любили, жили в нем. Он совершенно не ассоциировался с чем-то интимным.
Хеннесси опустила голову на плечо Джордан. Та легонько погладила ее виски. Широко открытые карие глаза Хеннесси смотрели в потолок. В уголках сочилась чернота. Если присмотреться получше, становилось заметно, как она проникает в зрачки, всасываясь с краев, как чернила в промокашку. Джордан подумала: это неправильно. Просто неправильно. Не то чтобы несправедливо. Джордан не сомневалась, что они вдвоем натворили достаточно, чтобы заслужить любую судьбу. Но это было неправильно. Плохо. Извращенно.
– Элоиза, – сказала она, – если ты не отдашь, он сам заберет.
Горло у Хеннесси задвигалось, словно она сглотнула. От этого движения три крошечных черных ручейка скатились из ушей по шее. Ей было страшно. Хеннесси молчала, но Джордан знала и так. Хеннесси боялась не смерти, а того, что видела во сне каждый раз, когда позволяла себе заснуть дольше чем на двадцать минут. Многими бессонными ночами Хеннесси пыталась представить, что такое могла бы увидеть сама – настолько ужасное, чтобы не выдержать и минуты. Она ничего не сумела придумать; но что она знала? Сны не видят снов.
Джордан накрыла рукой глаза Хеннесси. Наконец легкое прикосновение ресниц к ладони дало ей понять, что Хеннесси наконец смежила веки.
Темная леди наблюдала за ними обеими своим недоверчивым, пессимистичным взглядом.
– Все получится, – сказала Джордан. Она сама не знала, обращается ли к картине или к Хеннесси. – Подумай о море. Обо всем, что там есть хорошего. О том, что можно унести. Ракушки. Песок… зонтики…
– Акулы… медузы…
Голова Хеннесси была тяжелой, но Джордан не хотела двигаться – на тот случай, если только она и помогала ей заснуть. Она опустила подбородок на голову Хеннесси. В зеркале они выглядели совершенно одинаково, с той разницей, что Хеннесси гибла и истекала чернотой, а Джордан была безупречной и ненастоящей.
Краем глаза она увидела мелькание картинок. Водопад. Горы. Гаснущий огонь.
– Я задолбалась, – сказала Хеннесси. – Как же я задолбалась.
– Знаю, – шепнула Джордан. – Знаю.
Они заснули.
43
Ронан спал.
Во сне он был прозрачным, полным электричества, прекрасно сознающим свои формы там и здесь. Ну разумеется. Его физическое тело находилось неподалеку от силовой линии и от гор. Бензопила, психопомп Ронана, его сонный проводник, сидела на подоконнике спальни. Он знал, чего хотел.
В этих условиях он был королем.
– Брайд, – сказал он вслух.
Во сне Ронан стоял в Линденмере, прекрасном Линденмере. Своем лесу. Это был его защитник и его подопечный. Там высились огромные косматые деревья, с северной стороны поросшие зеленым и оранжевым лишайником. Между ними громоздились друг на друга булыжники. Их углы сглаживал густой мох. За стволами мрачно двигался туман – серое косматое дыхание слов, произнесенных в пустоту. Повсюду слышался шум воды – бежали реки, журчали водопады, стучал дождь. Грибы и цветы пробивались среди пней и упавших деревьев. Одни места казались прекрасными и обычными. Другие – прекрасными и необычными.
Возможно, это было воплощенное воображение Ронана.
– Брайд, где ты? – позвал Ронан.